В постели с монстром

- Чего ты сейчас хочешь? - тихо проговорила она, и Ильинский удивлённо вскинул брови. Неужели было непонятно, чего именно он хотел? Видимо, нет, раз Нино задавала такие вопросы.      

- Я хочу тебя. В своей жизни. И в жизни наших детей. Хочу, чтобы ты меня простила, потому что прошу у тебя прощения. Потому что готов его вымаливать, если это понадобится. И я приехал сюда с нашей дочерью, потому что мы оба очень нуждаемся в тебе. И в том, кого ты носишь под сердцем.     

Он осторожно, словно опасался, что Нино может его отстранить, прикоснулся ладонью к её животу, где жил его сын. Или ещё одна дочь. Не было никакой разницы в этом, это был их ребёнок, ребёнок, которого он очень хотел …      

- А если он всё же не твой? - выдохнула Нино, но по выражению её лица Ильинский понял, что эти слова - скорее попытка возвести последний бастион между ними. И что в них нет ни капли правды.     

- Он мой, я это знаю.      

- Вот как? - Нино сделала глубокий вдох, но отстраняться не стала, даже когда Герман положил на её небольшой живот и вторую ладонь.      

- Да. Я всё выяснил.    

- Так ли уж и всё? А о том, что мы уже встречались до того, как я стала няней Алины - не выяснил?     

В её голосе прозвучал вызов, и Герман усмехнулся.      

- Зачем это выяснять, если я это помню? И тебя, и то, что между нами было. И разве это настолько важно сейчас? То, что было давно? Разве важнее того, что есть у нас сейчас?    

- Нет… я…     

Она опустила взгляд, и Ильинский решился - присел перед ней на одно колено и снова поймал глазами ту тёмную глубину, в которой так просто было утонуть.       

- Я прошу тебя стать моей женой, Нино. Если нужно, чтобы я искупил свою вину перед тобой - я готов это сделать. Но очень надеюсь, что ты меня помилуешь прямо сейчас и скажешь «да». Я обещаю тебе стать если не самым лучшим мужем, то тем, кто сделает всё, чтобы и ты, и наши дети были счастливы. И обещаю любить тебе до конца своих дней, хоть я совершенно не достоин твоей взаимности. Но ты - любовь всей моей жизни, и это неизменно.      

Он сделал глубокий вдох, потому что ни разу ещё не испытывал такого волнения, которое бы настолько лишала кислорода, и когда Нино ответила ему, он понял, что теперь может дышать свободнее.     

- Да… да… но при одном условии, - выдохнула она, вцепляясь в его плечи, словно только это было способно дать ей возможность устоять на ногах.     

- Каком?     

- Если ты снова пропадёшь или сделаешь всё, чтобы я решила, будто бы тебе не нужна, это будет последний раз, когда ты меня видел, Ильинский.      

Он растянул губы в улыбке. С трудом. Потому что улыбаться совсем не хотелось. Зато хотелось иного - вскочить на ноги и прижать Нино к себе. И рассказать всему миру, что теперь он - абсолютно счастливый сукин сын, даже если этого совершенно не заслужил.      

- Не пропаду… и ты мне очень нужна.    

Он поднялся, прижал Нино к себе, осторожно, словно боялся поломать и это хрупкое счастье, и эту хрупкую женщину, которая была удивительно сильной. И добавил тихо:     

- Я тебя люблю…      

И услышал эхом то, что сделало его окончательно цельным:     

- И я люблю тебя тоже…

Эпилог

- О чем ты сейчас думаешь?      

Нино, стоявшая посреди собственного садика и задумчиво смотревшая куда-то вдаль, с улыбкой обернулась к Свете, когда-то поспособствовавшей тому, что она нанялась няней к Герману, а теперь являвшейся ее лучшей подругой. Та нередко приезжала в гости к брату и постепенно, как-то незаметно и естественно вошла в жизнь Нино – уже не как временная коллега по работе, а как ещё один близкий человек.

- О том, что надо посадить новые лилии, - ответила она Свете беззаботно, а затем, уже иным, серьезным тоном, добавила:        

- И о том, что все получилось… нечаянно счастливо, - Нино перевела взгляд на шестимесячного Глеба – их с Германом первого сына, которого держала на руках. Впрочем, она была абсолютно уверена, что у него и Алины ещё появится как минимум один брат или сестра. И никто из них никогда не будет одинок. Никто не повторит ее судьбу, на которую, впрочем, жаловаться в конечном итоге было просто грешно.      

Наверное, все, что с ней происходило в жизни, даже самое трудное и больное, вело ее к этому моменту – моменту абсолютного счастья. Теряя, она научилась ценить и оберегать. И быть благодарной за все, что имеет, а не роптать о том, чего нет.      

Оказалось, что когда тебя поддерживают и в тебя верят – гораздо проще простить себе вину, что сжирала изнутри годами. Потому что то, что было в прошлом, все равно не исправить, а вот в будущем можно сделать все на свете ради счастья тех, кого любишь. Простая вроде бы истина, которая далась ей так тяжело.

- А ведь именно тебя я должна благодарить за то, что оказалась здесь, - снова заговорила Нино и Света в ответ лишь беззаботно отмахнулась:        

- Ерунда. Я просто подумала тогда… что иногда лучший способ залечить боль – это вынужденно через нее переступить. Прожить заново, если понадобится, а потом – отпустить.      

- Не подозревала, что ты такой философ, - усмехнулась Нино в ответ и Глеб вдруг загукал ей в тон, словно что-то понимал в этих взрослых и таких далёких от него разговорах.