В постели с монстром

Водитель Ильинского был практически единственным человеком, за исключением Германа и Алины, с которым она за последнее время пересекалась и могла переброситься несколькими дружескими фразами. И сейчас, когда он тихо и ненавязчиво присел рядом, ощутила вдруг, что если и может задать кому-то часть беспокоивших ее вопросов – так это ему. Почему-то это было несравнимо проще и легче, чем заговорить о том же с самим Германом.

- А ты? – нарушила она повисшее между ними молчание. – Почему не спишь?

- Как раз собирался, но увидел, что ты здесь и подумал – почему бы не поболтать немного? Или я тебе помешал?

- Нет, - мотнула она головой. – На самом деле ты очень вовремя. Я хотела спросить кое о чем… насчёт Германа… Александровича.

Едва успев это произнести,  Нино мгновенно пожалела, что начала этот разговор. Ян наверняка расценит ее интерес к Ильинскому совсем не так… а точнее – как раз так, как она предпочла бы никому не показывать.

- Ну, и что же? – дружелюбно поторопил ее Ян и Нино, сделав глубокий вдох, наконец выдавила:     

- Ты не знаешь, он… здоров? Я имею в виду, после той аварии…        

- Насколько я знаю – здоров, как бык. А в чем дело?       

Могла ли она сказать ему, что Герман предложил ей стать для Алины приемной матерью? Рано или поздно об этом все равно, конечно, станет известно в случае, если она согласится взять опеку, но сейчас Нино просто не находила в себе сил открыться кому бы то ни было. Невесело усмехнувшись, подумала – похоже, она достигла некоего абсолюта одиночества, когда не только не с кем посоветоваться и поделиться своими проблемами, но и в принципе уже сама на это совершенно неспособна.

- Ничего. Просто было интересно, - попыталась она отделаться пустой фразой, но Ян лишь понимающе усмехнулся в ответ.

- Ты не похожа на тех, кто спрашивает о чем-либо только из праздного любопытства.        

- А на кого же я похожа? – приподняла Нино вопросительно бровь.

- На того, кому небезразлично.        

Она ощутила, как в лицо ей бросилась краска. Хотя что толку сейчас отрицать то, о чем всё равно будут думать все, когда – или если? – она станет для Алины не просто няней?

Нет, все же «если» здесь было абсолютно лишним словом. Какими бы ни были причины, по которым это понадобилось Герману, она не сможет отказаться от этой девочки. И от возможности быть – не только с ней, но и с ее отцом. Завтра она скажет Ильинскому, что согласна взять над Алиной совместную опеку. А потом…

Потом она сделает все, чтобы стать той единственной и незаменимой и для Алины, и - что не менее важно - для самого Германа.

Часть 18

Возможно, она только придумала себе все это, но постепенно Нино стало казаться, что они трое – она, Герман и Алина – стали жить как настоящая семья. Все чаще они проводили время вместе, и в те часы, что Ильинский прежде предпочитал бывать с Алиной наедине, теперь он, как правило, подпускал в их общество и Нино. Просто звал ее за чем-нибудь или просил посидеть с Алиной в его кабинете, пока он работал; а бывало, что и сама Нино под каким-либо предлогом старалась оказаться рядом. Все это похоже было на игру в приручение, где они с Ильинским присматривались друг к другу прежде, чем позволить приблизиться к себе ещё на один шаг, и наблюдали исподтишка, точно ожидая от оппонента какого-нибудь подвоха. Но его не было. И впервые за многие годы Нино постепенно позволила себе расслабиться и погрузиться с головой в эту новую жизнь, где в маленькой семье из двух человек нашлось место и для нее. И ту эйфорию, которую испытывала каждый раз, как они с Германом становились ещё на миллиметр ближе друг к другу, не готова была променять ни на что иное. Как бы ни было трудно, отныне она себе даже не представляла дня, в котором бы не было шагов и голоса Ильинского. Равно как не представляла себе жизни без Алины, но этот факт был давно ею принят, как данность, и Нино чувствовала, что она действительно нужна этой малышке. Герман же оставался для нее закрытой книгой, в которой каждую страницу приходилось переворачивать с огромной осторожностью. Однако в тот момент, когда она сказала, что готова взять над Алиной опеку и увидела в его глазах облегчение и нечто иное, затаенное, но вместе с тем многообещающее – поняла, что готова на все, чтобы быть рядом. И дело при этом было далеко не только в Алине.

Ей просто хотелось знать, как все могло бы между ними быть, если бы когда-то она не ушла второпях из его дома. А может, в то время это не привело бы абсолютно ни к чему, кроме разочарования. Зато теперь она была достаточно взрослой женщиной, потерявшей столь много, что страха перед новым риском просто не осталось. Зато осталась надежда, отдающаяся в стуке сердца каждый раз, когда Герман был рядом.