В Постели Хамелеона

Она сверкает оранжевыми, хамелеоньими глазами – единственным, что не может измениться в её облике с недавних пор, – водит пальцами по сильным плечам и трогает себя за полувозбуждённые соски.

– Поговори с ней, – изрекает трагическим голосом.

Ей нравится, что их с Жаном ночи в последнее время оборачиваются спиритическими сеансами. Ну, только по живым, конечно. Ханна бы не стала спекулировать на чьей-нибудь умершей жёнушке, хотя одна идея у неё на примете есть.

Жан прочищает горло и, всё ещё смущаясь, будто впервые, начинает говорить:

– Агния, прошу простить меня, я жалею всю жизнь, что так ужасно поступил с тобой! Я любил тебя, любил твои формы, твои рыжие волосы… везде. Ты снишься мне так часто, я схожу с ума. Я прихожу сюда к милой Ханне каждый месяц, чтобы… Чтобы вернуть всё хотя бы на одну ночь.

Ханна усмехается, ух ты, он назвал её милой, они уже добрые приятели, получается.

Но… главное – не отвлекаться.

Чем больше Жан говорит, тем гуще становится неоновое свечение, исходящее от её, стремительно набирающего массу тела.

О, это не просто иллюзия, она действительно меняется. В теле происходят дикие химические реакции, и это прекрасно.

– Мне снится твой аккуратный рот, твои губы бантиком, твоя сеточка на коже… Твоя грудь. Я пробовал многих, похожих на тебя, но всё не то…

Ханна приподнимает брови.

Агния бы не обрадовалась.

Но она же – лицо разрезает кривая ухмылка, не идущая полным щекам, которые постоянно тянет к полу, – не Агния.

С помощью датчика, прикреплённого к кровати, Ханна настраивает температуру, и по комнате красноватым туманом распространяется тепло. Она лежит на спине, распластавшись на кровати, заняв большую её часть. Жан нависает над ней, красивый, с рельефным торсом и глазами, полными горячего обожания.

– Ты так прекрасна…

Он касается её молочного цвета кожи, забирается пальцами между складочек, всё так же поблескивающими от масла, буквально капает на неё слюной, охваченный чувством нереальности и вседозволенности. Ханна улыбается, прекрасно его понимая, расставив ноги пошире, согнув их в коленях, чтобы дать ему больший обзор. Она замечает, что он всё ещё в тесных джинсах, которые, наверное, ужасно сдавливают Жана-младшего. И закусывает губу, почувствовав собственную пульсацию между бёдрами, где нежную кожу задевает грубая ткань.

– Ты похож на Русалочку, решившую заплатить Урсуле кое-чем другим, вместо голоса, м? – она усмехается, а Жан качает головой.

Вечно так, она не может держать за зубами длинный язык и мешает клиентам сосредоточиться, собственно, на теле, за которое они платят.

Жан не спешит, у них впереди вся ночь. Он склоняется ниже, оставляет на её шее россыпь влажных поцелуев и спускается к груди. Её удовлетворённые вздохи сбивают тяжёлое дыхание.

Мужчины в её постели обращают на неё меньше всего внимания, они всегда слишком сосредоточены на том, за что заплатили – какой там изгиб тела, цвет кожи, текстура волос… И их можно понять. Это воспринимается как персональная, улучшенная во сто крат фантазия, где почти всё дозволено и возможно, и идеальная девушка никогда не откажет, потворствуя любой задумке…

Вели бы они себя так же с «настоящим» идеалом?

Ханна задавала себе этот вопрос не раз, и ответ всегда приходил в голову лишь один:

боже,

конечно,

нет.

Жан всегда будто наказывает себя вначале и обращает внимание только на удовольствие Ханны, игнорируя свои выпирающие потребности.

Он поднимает её ногу на девяносто градусов, принимается выцеловывать ямочку под коленкой, вдавливая в особенно нежную кожу горячий язык так, что Ханна дёргается от странных ощущений и касается Жана рукой пониже живота.

Он спускается поцелуями, оставляя на бёдрах красные отметины и, наконец, ложится на живот, уткнувшись в рыжие кудри между ног Ханны, всё ещё поддерживая одну на весу, правда, уже согнутую в колене.

Дискомфорт из-за этого заставляет острее, как-то по особенному чувствовать его размашистые движения языком.

Ханна стонет, но её перебивает громкий стук в дверь.

Может, какая-нибудь новенькая девочка Френка ошиблась дверью? Бывает.

Её работа – не сбить настрой клиента, поэтому она запускает пальчики в кудри Жана, направляя его, и просвещает его между стонами:

– Ты знаешь… Ходят байки, что этот тёплый красный туман… Выпыхивает… Дракон. По трубам… При всей любви Френка делать из сверхъестественных созданий секс-игрушки, даже мне кажется, что это слишком… Как… Думаешь?

Но он поднимает голову, и между её нежной, пульсирующей кожей и его заалевшими губами растягивается ниточка слюны.

– Кто это стучит?

– Открывайте! – доносится с другой стороны, и Жан меняется в лице.

Дверь распахивается так, словно в этом замешена магия, что вполне может быть в их неспокойном городе… В комнату врывается высокая и стройная женщина, очень красивая, на вкус Ханны. Её волнистые рыжие волосы убраны в замысловатую причёску, а красный пиджак обтягивает большую грудь.

– Я слышала твой голос, Жан! – она кричит будто бы с акцентом, забавным настолько, что Ханна начинает смеяться и всё её громоздкое тело сотрясается от этого смеха.