В последний раз, Чейз? (СИ)

Три года – не так уж много, по сути. Да и мне плевать, в общем-то. Аннабет издевается надо мной. Всегда издевалась. В грудь ударяет пронизывающий осенний ветер. Так странно для начала октября. Вот-вот начнется серый, промозглый дождь. Надеюсь, он скроет меня ото всех, но, к несчастью, не от себя самого. Этот урок я уже давно усвоил.

Три года – не так уж много времени, чтобы очнутся от розовых грез. Сделаться жестким, сильным, беспечным. Оставить все пережитое потому, что так надо – не так уж сложно. Представлял ли ее в подвенечном платье? А должен был? Не ври себе. Представлял. Как она идет навстречу. Слишком красивая, чтобы ее попытались затмить. Все дело ведь не в одежде и походке, даже не в ссутулившихся плечах и знакомых родинках на спине. Пусть даже не в лукавой полуулыбке, подобной морю, что готово задушить в объятиях и в то же время может быть податливым, ласковым. Всю жизнь дело было в ее глазах. Я не знал, что искать в них: ненависть, грусть, злобу или поддержку.

Три года – не так уж много времени, чтобы излечится от этой боли. Взгляд застывает на серых, переливающихся белесыми ободками, облаках. Не хочу мокнуть под дождем, словно приблудившаяся шавка. Но не могу спорить с природой – на лицо падают первые капли дождя.

Три года – не так уж много времени, чтобы забыть тебя.

***

В номере слишком душно. Закупоренные окна отказываются подчиняться, и я остаюсь посреди полумрака, что клубится вокруг. Не могу не согласится – мне нравится здесь. Одиночество, пронизывающая темень – все, что нужно отшельнику, вроде меня. Но сейчас утро, а на дворе, кажется, воскресенье. Мне двадцать, а за душой у меня нет и цента. Что стало с героем по имени Перси Джексон? Сгинул после того, как свергнул Гею.

Я вспоминаю эти времена без ностальгии. Пришлось свыкнуться с мыслью, что прошлое должно оставаться в прошлом, даже не смотря на то, что настоящее не имело перспектив. Но теперь на прикроватной засаленной тумбочке с этим жутким бархатным ночником, валялся пакет прямоугольной формы. Наверняка, с ним помог Гефест. Вот уж удружил, сволочь.

Я выхватываю из оранжевой упаковки «Американ Аэрлайнс» свой билет. Отправка сегодня в 17:00, из «Ла Гуардии», что в северной части Куинса. В часе езды от моего гадюшника, так что времени у меня более чем достаточно. Пересадка в Хьюстоне, шестичасовой, угнетающий перелет. Гефест не зря постарался. Я устало падаю на перины, и измятая кровать охотно принимает меня в свои объятия.

Времени на раздумья еще много. Да только ответ мне уже известен.

Я не мог. Я не хотел лететь в этот чертов Орлеан, потому что не желал видеть ее счастливого лица. Да, мы не общались больше с того времени. Но она пыталась. Уже после того как прошел год, может, полтора. Что-то в ее сердце подсказывало, что не все кончено. Для меня это была точка. Теперь, в хмельном бреду, мне сложно вспомнить с чего это все началось. Нет, я точно знаю, что не мог оставить Аннабет без причины, но… Кто теперь знает? Я стал тем, кем я стал. Безликим пропойцей, что ошивался в мотелях на окраине города. Я бросил маму и Пола, и, скорее всего, Посейдон, глядя на меня нового, наверняка сожалеет о том, что двадцать лет назад повстречал мою маму на берегу Монтаука.

Да плевать. Он даже не пытался меня остановить. За три года – ни слова сыну, который спас шкуру его олимпийских друзей. Стыдится меня? Что ж, хорош отец.

И все же… Новый Орлеан. Аннабет. Свадебное платье. Все эти пустозвонные слова, пафосные слезы, радостные оклики. Но ты сам хотел быть частью этого, и что самое ужасное – рядом с ней. Мне нужно выпить. Снова. Забыться. Отпустить. Но прошло три года.

Она – в Новом Орлеане. Я – в глухом отеле, с окнами, что даже не открываются.

– На твоем месте, я бы поехал, – чей-то голос нарушает тишину полумрака.

Я приподнимаюсь на локтях и встречаюсь с усталым взглядом ди Анжело. Он уселся в рваное кресло напротив меня, упершись локтями в колени. Словно злился на меня, честное слово.

– Ты не на моем месте.

– Я долго спрашивал себя, почему вы расстались. Не то, чтобы это интересовало меня, но вы были отличной парой, – следя за моей реакцией, произносит он. – Ты ведь ушел из лагеря после окончания поиска. Можешь себе представить, в каком все были шоке? Кто знал, что ты в порядке?

– Она знала.

Нико попытался сказать что-то еще, но, словно запнувшись, замолчал.

– Мне нравится моя новая жизнь.

– Ты лжешь, – слишком грубо выплевывает он.

От удивления я даже привстаю с кровати. Сын Аида по-прежнему в кресле. Во всей его позе читалось, что он не слишком уж рад нашей встрече.

– Ты стал перемещаться по теням намного быстрее, бесшумнее, – заметил я. – Прогресс. Папочка гордится тобой?

Это не слишком задело его. Словно он слушал болтовню маленького ребенка, и не более того. Я вспомнил, как встретил его впервые. И мне стало по-настоящему грустно, словно меня ткнули носом в самый гнусный мой поступок. Я подвел Нико. И всю жизнь, наверное, буду помнить об этом.

– Тебе не нравится твоя новая жизнь. Ты бежишь от реальности, вот и все.