В полночь упадет звезда

Но тревога не ушла с осунувшихся лиц – хозяйки не очень-то Ракитану поверили. Горыня молчала, не зная, как их понимать: не то сюда дошел слух о злополучье с Нечаем, не то ее приняли за ту самую лихорадку, Свирепицу, что бродит вокруг веси и насылает на людей хворь. За стол Горыню не позвали; начав жарить блины, хозяйка сперва покормила Ракитана, а потом сложила новые блины в миску и попросила его передать Горыне. Горыня поела, сидя на лавке возле двери. Было это очень обидно, но она была уже весьма голодна, а как знать, скоро ли удастся поесть еще. Раньше было как – куда ни уберешься по делам, в лес, или на луг, или на реку, всегда знаешь, что дома ждет бабка Оздрава с теми же блинами, или с кашей, или с щами. А теперь кто и где ее ждет?

Поев, Ракитан собрался дальше в дорогу. Заглянул за отгорожу – хозяин, Корза, лежал весь красный, потный, и вторая женщина вытирала ему лоб.

Когда Горыня, поклонившись в благодарность, тоже собралась уходить, к ней боязливо приблизилась та вторая женщина – Горыня так и не услышала, чтобы ту кто-то назвал по имени.

– Возьми, добро сотворя, – она протянула Горыне полотняный сверток. – Как поедете, положи на дороге где-нибудь от жилья подальше.

– Что это?

– Относ… ей. Чтобы отстала от Корзы-то. Ты… коли ты увезешь, оно вернее будет.

Горыня с сомнением посмотрела на сверток: это была рубаха больного, в которой сидела лихорадка. Не очень-то ей хотелось брать относ в руки, да и коробила мысль, что ее сочли сродни самой Свирепице. Разве она похожа? Только что росту великого, но не ее же в том вина!

– Что стоишь? – окликнул ее отец. – Просят тебя добрые люди помочь – так помоги! За хлеб за соль! – Он поклонился хозяйке. – Разве ж я добрым людям не помогу?

Он взял у женщины свернутую рубаху и сунул к себе подмышку.

* * *

Ближе к вечеру прибыли к веси под названием Своятичи; здесь была уже другая волость, и из здешних даже Ракитан почти никого не знал. Своятичи раскинулись на длинном холме, куда с реки поднимался пологий въезд; избы смотрели на реку сверху, и с холма река была видна на довольно большом протяжении. Надо думать, приезжих и увидели издалека: когда Ракитановы сани приблизились, на крайних мостках ждали человек десять мужиков. И в руках они держали не хлеб-соль, а луки и длинные рогатины.

– А ну стой! – крикнул один, когда сани приблизились. – Дальше нет тебе дороги, а не то стреляем!

– Люди добрые! – Ракитан в изумлении придержал лошадь. – На кого ж вы исполчились? Не на меня ли? Я ж не злодей какой, не разбойник! Добрый человек, Ракитан, Дремлин сын, из Волчьего Яра. У нас с вами отродясь никакого раздора не было… а что тогда Близята поляны выкосил, так я… А меня Тихогость знает, мы с Почаем стояли у него, как ездили, бывало… Позовите Тихогу, пусть он скажет!

– Кого везешь-то, Ракитан из Волчьего Яра? – перебил его тот же голос.

Он принадлежал еще довольно молодому мужику, со светлыми прядями в русой бороде; моложе других, он выделялся решительным и боевитым видом, а рогатину держал, будто готовился встретить медведя. Ракитан даже струхнул слегка, хотя и не верил, что кто-то может взабыль желать ему зла.

– Кого везу? – Ракитан оглянулся на Горыню; устав за целый день ходьбы, она под вечер уселась в сани. – Да это ж…

– Свирепицу везешь! – перебил его мужик. – К нам ей ходу нет! Проваливай к Кощею!

– Да какая ж она Свирепица! Это дочь моя, Горыня! Стал бы я Свирепицу возить!

– Она не спрашивает, кто стал бы, а кто не стал! Кого выберет, к тому и сядет в сани, а то и прямо на плечи! Возить себя по белу свету заставит. Разворачивай оглобли! Ее-то железо не берет, а тебя мы подстрелим, коли сам не уберешься.

– Да куда ж я уберусь на ночь глядя! – перепугался Ракитан. – Тут засветло ни до какого иного жилья не добраться! Могилами дедовыми клянусь! Пусть меня Перун убьет на месте – это дочь моя! Одно горе мне с нею! Не знаю, как избыть! Теперь вот и к добрым людям не пускают – с ее-то славой дурной! Пропадать мне теперь, в лесу сгинуть! Волки меня съедят! Добрые люди! – взмолился он. – Смилуйтесь, не гоните! Хоть в бане ее заприте до утра, если боитесь. Мне только дайте приют! В Волынь ее везу. Навсегда избуду, только не дайте пропасть!

– Вези хоть в Волынь, хоть к лешему в болото, а нам здесь не надобно ее! – поддержал молодого другой мужик, полный, широколицый, с почти седой бородой и большими мешками под недобрыми глазами. – У нас еще в прошлую зиму пять человек померло, и Тихогость твой тоже! Не надо нам ее здесь больше! Мы слыхали, что в Ломовье она гуляет. А ты оттуда и едешь. Нас не проведешь.

– Небось узелки с костями в поклаже у нее? – выкрикнул еще кто-то.

– Был я в Ломовье… – Ракитан растерялся, не зная, что бы такое придумать. – Ох, горе мое злосчастье! – Он вдруг вспомнил испуг тамошней хозяйки. – Шагу ступить за порог дурная твоя слава не дает! – напустился он на Горыню. – Жили-не тужили, а вот до чего ты отца довела – добрые люди на порог не пускают, гонят, будто волка, будто бешеного пса!