В поисках похищенной марки

Всё это было довольно-таки загадочно — ведь в конверте ничего нет, что же следует вручить в собственные руки? Но моя бесценная Единичка расшифровала и эту загадку! Она обнаружила такое… такое… Но о том, что она обнаружила, пока молчок! По крайней мере до тех пор, пока мы не приедем в Сьеррахимеру и не познакомимся с этим Кактусом-Макактусом. А пока — верьте мне на слово — все идёт отлично! И я от счастья чувствую себя на десятом небе, как любят говорить наши современные учёные. Почему они так говорят, я, признаться, толком не знаю. Но сейчас мне, право же, не до того. Скорей, скорей в Сьеррахимеру!

ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ ЗАСЕДАНИЕ КРМ

предполагалось сделать недолгим. Во-первых, потому, что в очередном репортаже Магистра заключалась всего одна математическая загадка. Во-вторых — и это главное, — у нас были билеты в кино, и президент очень боялся, что мы опоздаем. Потому, кстати, и собрались у Севы, который жил недалеко от кинотеатра.

Нулик яростно затряс колокольчиком и предложил сперва пройтись по мелочам, а затем уж заняться серьёзной математикой. Если же на это времени не хватит, ничего не поделаешь, соберёмся ещё раз.

— Здесь тебе не скачки, — запротестовал Олег. — Либо работать как следует, либо…

— Как следует, как следует, — торопливо согласился президент, — только в темпе! Ничего другого я и не думал. Кому слово?

Таня подняла руку.

— Не беспокойся, я в темпе… Магистр совершенно напрасно исправил даты жизни Ломоносова: числа под его портретом были абсолютно верные. Ломоносов родился восьмого ноября по старому и девятнадцатого по новому стилю, а умер четвёртого дробь пятнадцатого апреля.

— Ну тут ты меня не собьёшь! — замотал головой президент. — До тринадцати я как-никак считать умею. Ведь старый и новый стиль расходятся на тринадцать дней!

— На тринадцать, — согласилась Таня. — Но только в нашем, двадцатом веке. А в восемнадцатом, во времена Ломоносова, разность эта равнялась одиннадцати, а не тринадцати дням.

— Это почему же? Проценты, что ли, набежали?

— Вроде того. И набежали они потому, что Земля, обращаясь вокруг Солнца, никак не успевает сделать полный оборот ровно за один календарный год, то есть за 365 дней. Она всегда чуть, самую малость опаздывает. Вот и получается расхождение.

— Но ведь можно бы сделать иначе, — сказал президент. — Попросту чуточку удлинить год.

— Можно, но тогда в году было бы не целое число дней. Не триста шестьдесят пять, а триста шестьдесят пять и две тысячи четыреста двадцать две десятитысячных.

— А что это выходит в часах? — заинтересовался Нулик.

— Возьми да подсчитай.

— Что ты! — ужаснулся малыш. — Мы тогда наверняка в кино опоздаем.

— Так и быть, скажу сама, — смилостивилась Таня. — Так называемый тропический год или промежуток между двумя весенними равноденствиями, в течение которого сменяются все времена года, равен трёмстам шестидесяти пяти суткам, пяти часам, сорока восьми минутам и сорока пяти и шести десятым секунды.

— Триста шестьдесят пять с хвостиком! — хихикнул Нулик.

— С хвостиком длиной почти в четверть суток. А хвостик этот за четыре года превращается почти в сутки. Потому-то к каждому четвёртому году добавляют ещё один, триста шестьдесят шестой, день.

— А, знаю! — вспомнил президент. — Этот год называется високосным.

— Правильно, — сказал я. — И придумали его римляне. Новый календарь в 46 году до нашей эры ввёл римский император Гай Юлий Цезарь. Потому и календарь этот называется юлианским.

— Да ведь и само слово календарь тоже идёт от древних римлян, — сказал Сева.

— Да, календами у них назывались первые числа каждого месяца, — подтвердил я. — Отсюда и календарь.

— Что и говорить, новаторы эти римляне! — философствовал Нулик. — Захотели и придумали новый календарь.

— Не радуйся, — охладила его Таня. — Через некоторое время этот новый, юлианский календарь тоже устарел.

— Почему? — искренне огорчился Нулик.

Сева сделал глубокомысленное лицо.

— Сэ ля ви, как говорят французы. Такова жизнь. Сегодня — новое, завтра — старое.

— И когда только ты кончишь паясничать! — рассердилась Таня. — Нет чтобы объяснить ребёнку по-человечески…

— Можно и по-человечески! — согласился Сева. — Я покладистый. Видишь ли, ребёнок, введение високосного года, конечно, уменьшило расхождение между тропическим и календарным юлианским годом. Но разность между ними все же оставалась и из года в год накапливалась, только уже в другую сторону. Ведь расхождение за четыре года составляет не 24 часа, а чуточку меньше. Так что, введя в високосном году лишние сутки, римляне малость переборщили. Оттого к концу шестнадцатого века нашей эры накопилось 10 неучтённых дней.

— И тогда придумали новый стиль! — догадался Нулик.

— Угу! В 1582 году папа римский Григорий Тринадцатый ввёл новый календарь, который, сам понимаешь, назвали…

— Григорийским, что ли? — неуверенно предположил президент.

— Почти так. Григорианским. И в том удивительном году после четвёртого октября наступило не пятое, а сразу пятнадцатое октября. За одну ночь люди постарели сразу на 10 суток.