В поисках настоящего

До пастбища приходилось подыматься вверх по склону не меньше сорока минут – почти на самую вершину. Затем обойти холм слева – это еще где-то минут двадцать. Чем ближе зима, тем дольше отдаляется пастбище от дома. За весну и лето овцы успевают подчистую выесть весь склон, и с каждым днем приходится уводить их все дальше и дальше от деревни. Травянистые пастбища в горах – редкость, поэтому скудные покрытые растительностью холмы уже многие века поделены между селениями. Пастбища, принадлежащие деревни Алана, находились на северном склоне Зеленой горы. Южный – уже принадлежал соседней деревни (той, в которой жил Цакой).

Веками сложилось, что травы овцам хватало ровно с весны по осень – не больше, и не меньше. Причем из-за небольших размеров участок может прокормить только определенное поголовье скота. Если превысить общее количество овец хотя бы не десяток, то корма может не хватить.

Из-за таких ограничений издревле статус семьи в деревне зависел от количества овец. Семья старосты селения имеет больше всего овечьих голов. Остальные – приблизительно одинаково. В зависимости от заслуг перед деревней, семье могут «подарить» право на еще одно животное. Так, например, семье Алининой одноклассницы, за то, что она прославила имя деревни победой в музыкальном конкурсе в Городе, разрешили увеличить количество овец на целых три головы.

Овцы – это достаток: мясо, сыр, молоко, шерсть, то есть товар. Чем больше овец, тем больше товара, а значит и денег. Где больше денег, там больше человек в семье.

Так и получается, что самая большая ценность в этом мире камней и ветров, из-за своей редкости – это обычная трава, летом идущая на корм стаду, а ближе к осени – еще и на запасы сена.

Раньше предки воевали за пастбища. Разгорались настоящие войны за цветущие, живые клочки земли. Деревни уничтожали друг друга, ради владения лишним метром и возможности выкормить еще одну овцу. Чем больше деревня имела в своем распоряжении земли, тем более многочисленной она была. В сравнении с остальными, деревня Алана считалась средних размеров.

Конечно же, времена сейчас уже не те, и никто друг друга за землю не резал. Поэтому численность в деревнях оставалась приблизительно одинаковой. Прирост если и был, то незначительный.

Исторически сложившаяся вражда между деревнями в современном мире превратилась в конкуренцию между учениками. Школа осталась единственным местом столкновения представителей сразу нескольких деревень.

По меркам деревни, семья Алана считалась бедной. Не потому что дом или сад их был меньше, чем у других – такие же. Все дело в количестве овец на семью. Скота хватало лишь на пять человек, а по деревенским меркам – это ничего: два прародителя, два родителя, да ребенок. Семья Алана жила сносно лишь из-за ранней смерти родителей его отца – бабушки и деда. Иначе всего бы хватало в обрез, а приведи он еще и жену, вообще пришлось бы нищенствовать. Хоть бери в руки меч да стрелы и иди войной на соседнюю деревню.

Алан никогда не понимал и не любил эти устои, требующие кучи ограничений, и говорящие как жить – кто плохой, а кто хороший, кто должен быть богат, а кто нищ. Алан не понимал почему, если его прадед совершил какую-то глупость, за которую его семью лишили большей части овец, он сам должен до сих пор ощущать последствия чьей-то неудачи. Ему хотелось отвечать лишь за себя и свои поступки, но так почему-то не получалось. Мать вечно требовала от его поступков оглядки на мнения соседей. «Всегда думай о возможных последствиях! Если люди думают о тебе хорошо, то и все у тебя будет складно, – постоянно повторяла мать, когда Алан что-нибудь чудил. – Твой прадед наделал делов – до сих пор расхлебываем. Хочешь, чтобы и тебя дети не любили? Меня не жалеешь, подумай о потомках!»

Притом в семье никогда не разглашалось, что же такого ужасного сотворил прадед. С самого детства он чувствовал витающее внутри семьи табу – запрет на любую попытку узнать о промахе предка. Странно это – упоминать то упоминали, причем часто, а что именно случилось – говорить нельзя.

«Я за твоего отца вышла только из-за большой любви. Меня же в его семью отдавать не хотели. Говорили, зачем тебе нищий. А я никого не слушала, люблю и все. И плевать мне было, что дед его натворил…» – иногда мечтательно вспоминала мать о былых чувствах.

Алан ненавидел, когда она так говорила.

– Так, а что он «натворил»? – как-то спросил он, несмотря на негласный запрет.

Мать так на него посмотрела , что Алану тут же захотелось проглотить собственный язык. Чем глубже родители пытались похоронить тайну прошлого, тем больше ему хотелось эту загадку разгадать.