В поисках апполона.

А потом мы встретили Мнемозин. Забираясь все выше, мы оказались в конце концов в еще более дремучих, чем раньше, еще более высоких зарослях прангоса, ферулы, почти скрывавших нас. Но здесь уже среди темной, насыщенной зелени появились эремурусы — длинные факелы, царственные растения гор. Эти гигантские живые факелы достигали двух-трех метров высоты, и при том каждый из сотен цветков одного соцветия был само совершенство. Он по форме напоминал лилию — розовато-сиреневый, изящный, изысканный, источающий легкий аромат свежести, — а в целом эремурус, казалось, излучал оптимизм, жизненную силу, надежность. Поражало, что этот мощнейший, прочный зеленый стебель и тяжелая масса цветов выросли так быстро — за месяц-другой. Потом им суждено отмереть и высохнуть, предварительно дав семена, а на следующий год из подземного живого корня опять вымахнет вверх мощный стебель — как символ вечного торжества жизни здесь, в суровых отрогах гор. Эремурус робустус — так звучит его название по-латыни. Робустус означает «мощный»…

И в этом царстве буйной и влажной зелени теперь не было Аполлониусов, не стало почти совсем и боярышниц, но прямо на ажурном переплетении листьев прангоса и ферулы я вдруг увидел большую бабочку, спокойно сидевшую с распластанными крыльями. Она показалась мне серебряной. Это была Мнемозина. Мнемозина — богиня памяти у древних греков. И еще один представитель рода Парнассиусов из семейства Парусников. На ее светлых с черным узором полупрозрачных крыльях не было красного. Потому-то ее и называют еще Черный Аполлон. Она тоже занесена в новое издание Красной книги СССР и охраняется теперь почти во всем мире.

— Что-то не получается у Ростислава с Мнемозинами, — с горечью продолжил мой спутник старую тему и ловко подхватил сачком серебряную бабочку, как только я успел сделать два кадра. — Я посажу ее в садок, видите, я не сдавливаю ей грудку. Вот так, осторожненько, в пакетик. Надо только найти ей теперь жениха. Пусть гуляют в садке, пусть потомство дадут. Это самка, вы поняли, да? У нее на конце брюшка ковшик, как у экскаватора. Она яички в землю откладывает…

Сейчас Крепс опять был словно мальчик, и никакой агрессивности, никакой безапелляционности не было в нем — только родительская озабоченность на лице, чуть ли не нежность.

— Понимаете, мы пока не находили гусениц Мнемозин, я вам говорил уже. И ничего о них не знаем, — продолжал он, делясь со мной своей заботой. — Грум-Гржимайло пишет о них, правда, но мы сомневаемся, мы же Грум-Гржимайло уже поправили насчет Аполлониусов. И у Ламперта тоже ошибки бывают, но не в том даже дело, а просто вдруг у нашей разновидности Мнемозин своя биология? Но пока ничего не получается у нас. Вы, например, заметили, что ниже не было ни одной бабочки, я внимательно смотрел! Появились только здесь. А внизу ведь очитка сколько угодно. Почему же? Может, внизу климат для них не подходящий? Или еще что? Что это там у вас? Опять самка? Дайте, дайте ее сюда, мне нужно…

— А вот, смотрите-ка, усач на феруле! Смотрите, какой красавец. Ну-ка сфотографируйте! А потом тоже мне дайте, смотрите не упустите, как златку! Это ферульный усач, очень редкий. Я обещал одному чеху… А вон и самец Мнемозины летает. Осторожнее, только не вспугните, не шевелитесь! О-оппп…

И он выхватил у меня из-под носа еще одну Мнемозину и быстро бросил в морилку усача, которого я, правда, успел запечатлеть.

Не дойдя до вершины — до нее оставалось метров сто по крутому склону, сплошь заросшему не только травами, но и низким кустарником, из которого кое-где поднимались деревца арчи, — мы повернули направо и полезли по сумасшедшей крутизне, цепляясь за камни, стебли и корни, чтобы сократить путь до той седловинки, где Крепс обещал мне гусениц махаона. Даже у меня, честно говоря, иногда коленки дрожали, но ведь я гораздо моложе его и занимаюсь спортом, а он упрямо лез и лез впереди и ухитрялся иногда разражаться коротеньким монологом, из которого явственно следовало, что хотя телу его и трудно, однако дух совершенно бодр. Да, я видел перед собой истинно счастливого человека и опять находил подтверждение истины: поразительный потенциал проявляется, когда человек отдается тому, что его действительно интересует.

Гусениц махаона на седловинке мы не нашли.

— Но ведь я вам и не гарантировал, вы помните? — сказал Крепс, оправдываясь передо мной.

И надо добавить, что перед этим мы не меньше часа дотошно исследовали заросли прангоса на седловинке, и грузный пожилой человек с мальчишеской энергией наклонялся, заглядывал сбоку, снизу, раздвигал ветви ядовитого растения, хотя ему самому гусеницы махаона, судя по всему, не были нужны (махаон здесь не такая уж редкость). Может быть, для какой-то из работ сына пригодился бы тот факт, что гусеницы были найдены именно в первых числах июня? Или делал это Роман Янович исключительно для меня? Теперь я думаю, что вполне возможно и даже скорее всего последнее.