В поисках апполона.

Утро было прохладное, чистое, давно улеглась дневная пыль, не было духоты. Воздух в Средней Азии сух, а потому ночи и утра доставляют истинное наслаждение своей свежестью и прохладой. Только ароматы цветов вплетаются в холодную прозрачность утреннего воздуха, пронизанную первыми лучами еще не горячего солнца.

Мы успели на автобус и часа два ехали сначала по бесконечному, освещенному солнцем Ташкенту, потом по его зеленым одноэтажным пригородам, наконец на горизонте показались вершины гор. Некоторые были покрыты снегом и сверкали сквозь голубую дымку. Названия городов и поселков звучали музыкой: Паркент, Газалкент, Чирчик, Искандер… Я заранее уже — авансом — любил этот край и был настроен на праздник, мне казалось, что вот сейчас, возможно, начались лучшие часы моей жизни.

Путешествие — это, конечно, всегда хорошо, но не часто бывают минуты вот такого полного растворения в доброй к тебе реальности, ожидание непременного везения, ощущение единства и гармонии со всем на свете. Этот автобус, люди, входящие и выходящие на остановках и сидящие рядом, деревья за окном, домики, горы, завывание мотора, скрип, скрежет и другие разнообразные звуки, сопровождающие наше не слишком быстрое движение по шоссе, даже запах бензина и пыль, летящая в щели и оставляющая сухой характерный привкус во рту, — все это вызывало во мне чувство полноты и радости бытия.

Не знаю, чувствовал ли все это Игорь, но уже одно то, что он, как выяснилось, приехал в Ташкент специально из-за меня, а теперь вот отправился со мной на Поляну, где бывал не раз (представителей ее мира чешуекрылых уже было много в его коллекции), вызывало во мне чувство горячей благодарности к брату по духу. Я даже заранее прощал ему и огромный сачок, который он вез с собой, и тот ущерб, который, вероятно, будет нанесен слаженному ансамблю Поляны. Ладно, пусть! Да я ведь буду сдерживать его, при мне он не посмеет…

Как она выглядит, эта Поляна? Я не спрашивал, да и ни к чему, я только пытался разглядеть ее образ в собственном воображении и видел нечто пестрое, дремучее, ослепительное.

И вот мы вышли на маленькой остановке — «по требованию», — а потом еще ловили попутную машину, потому что до того места, откуда нужно было идти пешком, ташкентский автобус не ходил. Было жарко — солнце уже поднялось, вдоль дороги гуляла пыль, дул ветер, под ним клонились придорожные травы — некоторые высохли, некоторые цвели. Над горами, которые были совсем уже рядом, рябили жиденькие перистые облачка — «цирусы», как назвал их Игорь. Облачка вызывали у него некоторое беспокойство, которое передавалось и мне. Однако какое-то удивительное стойкое чувство непременного везения пело во мне, и если я сейчас вспоминаю те минуты и пытаюсь найти сравнение, на память приходит нечто совсем уж давнее: редкие абсолютно счастливые дни ранней юности, когда состояние счастья охватывало подчас без видимой причины.

Конечно, мы поймали попутку и через пятнадцать минут доехали до того места, где дорога кончалась. Теперь предстоял пеший путь. Горы уже окружали нас со всех сторон. Здесь они были еще невысокие, зеленые, кое-где с желтыми пятнами — цвели ферула и прангос, но чуть подальше высился пик, на склонах которого остались белые жилки. Асфальтовая дорога кончалась в поселке — домики, какие-то изгороди, но вот мы миновали его и очутились в долине речки. Горной речки, наполовину скрытой в буйных цветущих зарослях.

Тут я оглянулся и понял, что это «рай». Настоящий «рай». У меня слезы едва не выступили на глаза, лицо и горло сковала судорога. Надо понять мое состояние — долгое ожидание, суету и паутину повседневных забот, мелкость, неразрешимость проблем, неизбежное измельчание чувств и дум и эту раздражающую, изматывающую, бесконечную болезнь с таким «модным», современным названием. Сокращенно: ОРЗ. И вот…

Нас буквально оглушил птичий гомон, щебет, свист. Было такое впечатление, что они все тут ошалели от счастья, потому что зелень буйствовала, потому что еды, очевидно, было вдоволь, потому что цветов столько… Да, я никогда не видел одновременно столько цветов и таких разных! Но больше всего было все-таки цветов шиповника всевозможных оттенков — от совершенно белого с нежно-желтыми ресницами тычинок в глубине словно фарфоровой чаши до густо-розового, почти красного, а то и темно-желтого. Каждый куст был щедро усыпан ими, а под ним еще лежал и слой лепестков. И все это — и цветы, и лепестки — источало упоительный, истинно райский аромат. Цвели еще и боярышник, и еще какие-то кустарники, и деревья, и конечно же травы.