В подполье можно встретить только крыс…

Интендант по-тогдашнему — это вроде невоенный. Я лично знал молодого человека с тремя ромбами. Он работал в управлении боевой подготовки Красной Армии инспектором физической культуры и спорта. Ожидая звания, он буквально заболел. «Дадут мне интенданта», — сокрушался он. И как же он радовался, когда ему дали старшего лейтенанта, то есть три квадрата вместо трех ромбов. Но оскорбительные интендантские звания давали широко, распространенно. Я видел начальников штабов полков и дивизий, начальников оперативных отделов дивизий и корпусов с интендантскими званиями. Это было оскорбление людям, но это было и унижение важнейших должностей, подрыв престижа этих должностей. О людях с интендантскими званиями, какой бы они пост. ни занимали, презрительно говорили: «У него три шпалы на зеленом поле (на зеленых петлицах)». Да и что иное могли сделать «икона с усами», как назвал Буденного генерал Шарабурко, и «дубовый маршал», как звали в армии Тимошенко. Им и подобным вверили это ответственное дело, чтобы они натворили побольше недовольных и тем помогли выявить тех, кто способен не соглашаться с начальством, не говорить «спасибо», когда плюют в глаза. Впоследствии многие из арестованных офицеров рассказывали, что одним из обвинений было: «Проявлял недовольство полученным званием и высказывал критические суждения».

Я своего звания ожидал без страха. Почти твердо я знал его. Мне было понятно, что с точки зрения буденных я, по сути, гражданский человек: два года в академии, два года в штабе и год командования батальоном — больше чем на старшего лейтенанта по командной части не тяну. А между тем занимаю высокий пост и имею квалификацию военного инженера — значит, дадут военно-техническое звание на одну или две шпалы, то есть военинженер 3-го или 2-го ранга. Хотя, конечно, могло случиться и что-то неожиданное. Когда решение находится в буденно-тимошенковских руках, ждать можно всего. Поэтому мне не хотелось ничего менять на петлицах до получения звания. Но приказ есть приказ. И я надел свой ромб. Проносить его долго мне не пришлось — не помню сколько, но не более пятнадцати-двадцати дней. Пришел приказ. Мне было присвоено звание военинженера 3-го ранга. И я в ту же дырочку, где был ромб, вставил присвоенную мне шпалу.

Однако в Смоленске я был с ромбом. И это, я потом предположил, была рассчитанная хитрость Вишнеревского. Сообразив, что знаки различия военно-технического состава по званиям не отличаются ничем от тех, которые носились по должностям, он захотел, чтобы я выглядел попрестижнее, пробивая наш вопрос. А может быть, он этого и не думал. Просто хотел, чтобы строго соблюдался установленный порядок. Так это или не так, но по знакам различия я в управлении начальника инженеров оказался самым большим начальником. Даже начинж имел только три шпалы, правда, командные — полковник. Ко мне же все обращались как к имеющему звание бригадного инженера, и все для меня делалось быстро. В тот же день я получил аудиенцию начальника штаба округа, а на следующее утро командующего, чьи обязанности выполнял в то время Тимошенко. Уехал я, имея распоряжение немедленно приступить к строительству двух батальонных районов. Были оформлены и наряды на строительные материалы.

В тот день, когда я вернулся из Смоленска, меня навестило весьма примечательное существо. Представьте себе человеческий череп, обтянутый самой тонкой писчей бумагой. В глазницах стеклянные, совершенно неподвижные глаза непонятного голубоватого цвета с каким-то налетом тумана. Уши и нос тоже неподвижны и того же бумажного цвета, что и лицо. Череп покрыт расчесанными на левый пробор белесыми волосами, которые производят впечатление или искусственных или перенесенных сюда с чужой головы. Губы настолько тонкие, что рот выглядит буквально ниточкой. При разговоре губы часто раздвигаются на всю ширину рта, обнажая желтоватые зубы. Это улыбка. Жуткая, я бы сказал, улыбка, так как ни один мускул на лице не сдвигается с места, а глаза остаются неподвижными и ничего не выражающими. Ужасное впечатление при таких «улыбках» усиливается: создается ощущение, что кто-то где-то дергает невидимый шнурок и раздвигает губы, прилепленные к этому черепу.