В Plaz’e только девушки

Глава 3 Башню сносит!

Через день после поминок мне позвонил Рикемчук.

– Василиса Васильевна, прошу вас сегодня прибыть ко мне ровно в пятнадцать ноль-ноль!

Его официальный тон и это резкое, как передергивание затвора, «ноль-ноль» повергли меня в ступор. Так он еще никогда не разговаривал.

– Почему вы не отвечаете? – грозно спросил он. – Может, повестку прислать? Привод организовать?

Я в оцепенении смотрела на трубку – вдруг это и не Рикемчук вовсе, а злой и ужасный Бармалей номером ошибся. Робко попробовала выяснить:

– Вячеслав Иванович, это вы?

– Не пытайтесь уклониться, свидетель, наш разговор записывается.

– Я не уклоняюсь… Я приду… – пролепетала я, но он уже повесил трубку, мол, куда ж ты денешься.

Ровно в пятнадцать ноль-ноль я сидела в кабинете следователя. Он загорел, хотя провел на Гоа всего несколько дней. Загар ему шел. Я так и сказала:

– Не для протокола – прекрасно выглядите, Вячеслав Иванович.

– Не уводите разговор в сторону, свидетель, – пресек он мою неуместную лесть, – прошу вас отвечать строго на мои вопросы.

Я стерла с лица робкую улыбку, может, она мне вообще больше не понадобится.

– Гребнев на бессонницу не жаловался? – вперился в меня суровый следак.

– Откуда вы… – начала было я, но он жестом остановил меня:

– Так жаловался или нет?

– Жаловался. У многих творческих людей был плохой сон. Помните, Мандельштам писал: «Бессонница… Гомер. Тугие паруса…»

Рикемчук нетерпеливо поморщился:

– Про Мандельштама потом, он по этому делу не проходит. Давайте о Гребневе. Вы о его бессоннице знали?

– Да, – взяв себя в руки, ответила я, – но мне, собственно, нечего рассказывать. Я видела на его ночном столике таблетки снотворного…

– Вот эти? – Он достал из ящика стола початый блок таблеток.

– Ну да, – увидела я знакомую упаковку, – они.

– Он всегда так много принимал?

– Почему много? – удивилась я. – Обычную дозу. Всего три таблетки по 0,5 миллиграмма.

– По 0,5, значит? Вы это точно знаете?

– Да, там дозировка на упаковке была указана, я сама видела.

– Тогда еще раз посмотрите.

Он пододвинул мне таблетки.

Я вгляделась и глазам своим не поверила – дозировка была по 2,5.

– Это не его таблетки, Вячеслав Иванович! – воскликнула я. – Просто все упаковки Пилопама похожи. Но я точно помню, те были по 0,5. Он еще сказал, что не любит большие дозы. Их надо дробить, а он, не глядя, принимает сразу три штуки и спит спокойно. Ему нельзя было больше. Сердце барахлило, сам признался.

– И тем не менее именно эту пачку нашли на его тумбочке, Василиса Васильевна. В его крови обнаружена большая доза снотворного. Он, по сути, ушел из номера в полубессознательном состоянии.

– Выходит, лекарство ему подменили? – наконец дошло до меня.

– Выходит, выходит… – пристально посмотрел Рикемчук. – Гребнев привык к своей норме, говорите? Так, так… Давно заметил, почти каждое убийство – эксплуатация чужих привычек. Убивают собственные привычки, Василиса Васильевна. Сам человек их уже не замечает, а другие используют в преступных целях. Те, кому о них хорошо известно… – добавил он многозначительно.

– Вы что же, Вячеслав Иванович, меня, что ли, подозреваете?! – наконец поняв и его жесткий тон, и это «ноль-ноль», задохнулась я от возмущения.

– Я всех подозреваю, Василиса Васильевна, – помрачнел следователь. – Был бы я рядом с Гребневым, себя бы подозревал. Но подозревая, выясняю обстоятельства и отсеиваю непричастных, так сказать.

– А я, значит, причастная?

От обиды на глаза у меня навернулись слезы.

– Я вас не обвиняю… – неожиданно сменил он гнев на милость. – Вашу реакцию проверить хотел… – признался этот иезуит.

– Проверили? И что же?

– Думаю, вы к убийству Гребнева отношения не имеете.

Это почему же?

Теперь мне стало любопытно, в чем причина такого безрассудного доверия. Но я ошиблась. Рикемчук так просто и маме родной бы не доверился.

– Мотива у вас не было – раз, – начал перечислять он. – К тому же выручил вас Гребнев, ссудил деньгами – это два. Для чего вам его убивать?

– А чтобы долг не отдавать… – ехидно подсказала я.

– Да, это резонно, – согласился Рикемчук, не моргнув, – но я поинтересовался. Долг вы отдали матери Гребнева при первой же встрече. Так что не было у вас веского мотива. Пока снимаю с вас подозрения. Все, с этим покончили.

После того как Рикемчук так хладнокровно и безжалостно препарировал мою личность, мне захотелось одного – встать и громко хлопнуть дверью его кабинета. Но из этого кабинета по своей воле выходить было не принято. И я осталась. А он продолжил свое следствие.

– Кто еще, кроме вас, знал о том, что Гребнев принимал снотворное?

– Павел, наверное… – ответила я, припоминая. – Мама его… Бывшая подруга Марта. Может, еще кто-нибудь.

– В непосредственной близости от потерпевшего…

Боже! как выражался этот человек! Словно кирзовыми сапогами протопал по моим ушам.