В пламени холодной войны. Судьба агента

Недосягаемый штаб размещался в секторе, который назывался «ограниченной зоной». Вход охранялся, и для посещения требовался специальный пропуск. Лишь тех, кто бывал там регулярно, пропускали «по лицу». Однажды у меня возникла необходимость обсудить кое-что со знакомым, служившим как раз в этой зоне. Зная, что не могу пройти к нему, я хотел попросить охрану, чтобы его вызвали ко мне по телефону. Уже издали было видно, что службу в тот день несли французские матросы. Подойдя, я собрался заговорить… но, к моему удивлению, они все одновременно вытянулись по стойке «смирно»!

– Я ищу полковника…

– Пожалуйста: прямо по коридору, третья дверь направо. «Довольно просто», – подумал я. Позвонил у третьей двери и по сигналу вошел.

– Какого черта… Откуда ты взялся? – знакомый был в шоке.

– С контрольно-пропускного пункта!

– Ну, садись. Приятно тебя видеть. А я и не знал, что ты получил сюда пропуск.

– Да нет у меня никакого пропуска! Я думал, их отменили.

– Нет? Я, конечно, рад тебе… Но должен проверить.

Он вышел. И вскоре вернулся, хохоча как безумный:

– Спрашиваю, знают ли они, кого только что пропустили? И угадай, что мне ответили?.. «Конечно, знаем: командующего американскими ВМС». Поздравляю!

Отсмеявшись, он искоса посмотрел на мои знаки отличия, но из вежливости ничего не сказал.

Не буду уверять, что подобные недоразумения причиняли только хлопоты. Случалось извлечь и выгоду, используя при удобном случае незаконный престиж, особенно когда события изменялись так быстро, что заблуждение не успевало стать очевидным.

Например, во время моих часто повторяющихся ознакомительных визитов на промышленные предприятия, где я порой оставался наедине с кем-то из инженеров. В таких случаях я старался использовать все: одежду, ситуацию, знание языка, который в результате многолетнего общения с американцами давно уже превратился из школьного английского в хороший американский.

Осенью 1952 года на президентских выборах республиканец генерал Эйзенхауэр выставил свою кандидатуру против демократа Эдлая Стивенсона. Вечером после выборов начались празднества для тех, кто стоял на предвыборной вахте, и тех, кто был приглашен в качестве единомышленников. Желая получить самое полное впечатление, Веннерстрем раздобыл два приглашения – по одному от каждой стороны. Первую часть вечера он провел у республиканцев, а позже побывал у демократов. Оказалось, что в партийных делах людям чертовски трудно быть беспристрастными: победа действовала на республиканцев как наркотик. Впрочем, не приходилось сомневаться, что их правление в условиях «холодной войны» будет подчеркнуто «ястребиным».

В день вступления в должность нового президента – 20 января 1953 года – шведский военно-воздушный атташе принадлежал к числу многих в дипломатическом корпусе, кто был приглашен на торжество. Грандиозный бал в тот вечер приятно запомнился Стигу не только из-за чествования президента Эйзенхауэра и нового вице-президента Никсона, но и потому, что ему там просто здорово повезло.

На бал он заявился, имея на руках двенадцатидолларовый входной билет, подаренный знакомым промышленником. Представление о размахе торжества давал даже номер билета – 10 045. Так что, когда на следующий день в газедах сообщили, что приглашенных было больше десяти тысяч, сомнений не возникло. Места для всех в одном помещении разумеется, не хватило, и бал «растекся» по гимнастическим, залам и холлам университета. «Айк» и «Мами» (так уменьшительно называли нового президента и его супругу) вынуждены были разлучаться, поочередно находясь в разных местах, так же, как и чета Никсонов. Целых восемь оркестров обеспечивали музыкальное сопровождение.

Когда швед не без труда отыскал в толпе подарившего билет знакомого, оказалось, что оба они приглашены в дорогостоящую ложу к нескольким богатым промышленникам. Нелишне заметить, что знакомства, приобретенные там, Веннерстрем смог по-настоящему оценить во многих последующих случаях. Особенно с учетом того, что промышленные тузы из других лож имели возможность заметить и запомнить его.

В общем, было не так много танцев, как предполагал Стиг, – больше разговоров. Но все-таки ему повезло увидеть «Айка» и «Мами» танцующими друг с другом под звуки оркестра Джи Ломбарда.

Эйзенхауэр, вопреки опасениям, не производил впечатления «ястреба» или президента с лицом «генеральского покроя», как высказался кто-то в прессе. Скорее можно было утверждать, что он оказался достаточно пассивным, предоставив крепнуть «русскому мирному наступлению» в годы, последовавшие за смертью Сталина. Правда, в первой президентской речи он позволил себе высказывание, от которого в Москве, по образному определению Стига, «высоко вздернулись брови».