В пламени холодной войны. Судьба агента

Трамваем – он тогда еще не исчез со стокгольмских улиц – я отправился на Катаринавеген. «Вел себя нервно и странно», – так докладывали по радио в штаб СЭПО. Замечу, что это неправда: они придали слишком большое значение простой ошибке. Дело в том, что я проехал свою остановку, и потому вышел на следующей. Оттуда вернулся на Катаринавеген. «Попытался уйти от наблюдения», – известило радио. Вовсе нет, я просто попытался выяснить, действительно ли СЭПО конфисковало пакет? Именно поэтому проехал остановку.

Во время демонстрации фильма мне удалось на ощупь пробраться к заднему ряду. Барановский уже сидел и ждал. В темноте мы обменялись пакетами. Он получил свой – с пленками, а я свой – с пятнадцатью тысячами крон.

В течение дня странные вещи происходили в моем доме. Не знаю, в какое именно время госпожу Росен осенила идея покопаться в металлических стружках, где она нашла пакет с кассетами. Но только вечером она позвонила своему руководителю – комиссару полиции, человеку во всех отношениях достойному. Не думаю, что ему понравится, если я без особой необходимости назову его имя. Это случилось, когда я сидел бок о бок с Барановским на Катаринавеген: именно тогда СЭПО получило желанную улику.

Я ждал момента, чтобы покинуть Барановского. По всем признакам меня должно было переполнять чувство ликования, что стокгольмский период наконец-то завершен. Но его не было. Я чувствовал лишь слабое облегчение, когда покидал Катаринавеген, чтобы отправиться к следующему месту вечерней программы.

Ужин на Энгельбректсгатан был неплохим. Там мне составил компанию другой шведский офицер, тоже приглашенный на оба мероприятия.

Удивительно, но в ту ночь – ночь на двадцатое июня – я спал так же хорошо, как и обычно. Почему? Даже теперь не могу понять. Утром проснулся совершенно спокойным, вел себя как всегда. Думал даже поехать на работу, хотя все это время знал, что был уже уничтоженным человеком. Именно поэтому выбрился и оделся с большей тщательностью, отбросив всякие рассуждения до момента, когда сяду в машину. По дороге в город я надеялся оценить ситуацию и решить, как действовать дальше. У меня в запасе было только 25 минут. Если имелся хоть мизерный шанс спасти положение – его надо было немедленно использовать.

С пакетом в руке я вышел на крыльцо. Стояло солнечное летнее утро, в саду после легкого дождя все выглядело свежим и необычайно привлекательным. «Для прощания со всем этим еще есть несколько часов», – с острой горечью думал я.

Было ясно, что пакет с пленкой попал в СЭПО. Его изучение займет, может быть, весь день. В результате там примут какое-то решение. Возможно, решение об аресте. Но я ошибся: решение уже было принято. Контрразведка и «гражданские» полицейские в этот ранний час потаенно рассыпались вокруг виллы, готовые начать преследование, как только покажется мой маленький серый «сааб».

Кто же, черт возьми, мог похитить кассеты? Это первое, о чем я подумал, выезжая на магистраль к Стокгольму. И вдруг меня осенило – конечно, госпожа Росен! Это было единственно возможное объяснение. Каким же я был идиотом! Многие детали ее поведения давно уже должны были насторожить меня. В последние месяцы я замечал за ней много странного! Когда оставался дома, она все время старалась держаться поблизости. Только теперь я понял, сколько усилий она прилагала, чтобы незаметно шпионить за мной. Под предлогом, например, самых разных и ненужных попыток уборки. Какой же я все-таки глупец!

Госпожа Росен – агент СЭПО! Фантастично! Я проезжал мимо дачи, украшенной колеблющимся сине-желтым флагом, и думал лишь об одном: действительно ли я в Швеции? Неужели я дома, а не в Москве? Ведь именно там слежка не имеет пределов, именно там секретная полиция не гнушается ничем, вплоть до внедрения прислуги. Я уже не знал, есть ли в мире страна, которой можно верить…

Прямо по моим следам мчался автомобиль контрразведки. Но тогда я еще не ведал об этом. Он ничем не отличался от других, вереницей катившихся к городу.

Как госпожа Росен сумела разнюхать, где я спрятал кассеты? Почему я не оставил их во внутреннем ящике сейфа, как всегда? А может, она догадалась по металлическим стружкам, оставшимся на обуви? Череда непростительных, идиотских ошибок…

Впрочем, это уже вещи второстепенные.

Я подъезжал к государственному музею. Оставалось только 20 минут, чтобы принять решение. Занятый размышлениями, я обнаружил, что меня совершенно не интересует собственная судьба. Только семья занимала все мои мысли. «Неужели вы никогда не думали о ней?» – спрашивали меня на суде. Думал. Но, к сожалению, слишком поздно. Делать это нужно было еще четырнадцать лет назад.

Я не знал, как уберечь свою семью от катастрофы. В спешке и напряженности решил прибегнуть к единственному, что казалось правильным – лучше бежать, чем на что-то надеяться. Я должен исчезнуть! Конечно, это было жестоко по отношению к семье, но, скорее всего, милосердно по сравнению с тем, что они переживут и вынесут, если останусь.