В Петербурге летом жить можно…

– Позавчера только из Крыма, не могу еще в эту жизнь включиться, – по-домашнему жалуясь, сказала Настя.

– Я вот тоже, – сказал я.

– А в той жизни было замечательно, – мечтательно протянула Настя. – Мы с Алькой мачмалу ели, до дури купались, а вечерами я ходила смотреть кино на турбазу. Последний раз, между прочим, видела «Разбитое зеркало» по Агате Кристи. Там твоя Лизка в главной роли.

– Какая Лизка? – не понял я.

– Тэйлор, господи. Она, кстати, совсем старуха.

– Трагедия не в том, что мы стареем, – пропел я.

– А в том, что остаемся молодыми, – подхватила Настя.

– А что такое мачмала? – спросил я.

– Как тебе объяснить… Что-то среднее между хурмой, яблоком и земляникой.

– Очень понятно объяснила.

– Ладно, – предупреждая ироническую пикировку, Настя прибегла к деловому усталому тону.

– Вот именно, ладно, – сказал я. – Пока ты тут болтаешь, мы с тобой уже раза три могли встретиться.

– Ладно, – повторила Настя. – Не психуй. Мы ведь никуда не торопимся. Мы уже опоздали. Самое время жить спокойно. Чего ты психуешь?

– Ну ты, философ! – заорал я. – Приезжай немедленно, слышишь?

– Что ты, что ты, – ласково проговорила Настя. И вдруг сказала так, как говаривала, когда пальцы ее, сухие, как мотыльки, щекотали мне горло, а голос принимал нежно-издевательски-детские интонации: – Ва-ре-ла… – Она почему-то иронически относилась к моему имени и сознательно перевирала его. – Ну не могу, понимаешь, сейчас не могу.

– А мачмалы ты мне тоже не могла привезти? – крикнул я срывающимся голосом и бросил трубку. Никому, никому, ну никому нет до меня дела!

Отца я застал за четвертым, вероятно, просмотром газет.

– Какие новости? – спросил я.

– Какие новости? – удивился он, делая ударение на первом слове.

– Ну, в газетах-то.

– А-а… Да все то же.

– Зачем же тогда читаешь?

Отец поднял на меня взгляд, пораженный обидой.

– Ох, господи, спаси, – снова вздохнула за спиной мать.

– Ты можешь вообще прекратить вязать? – закричал я, повернувшись к ней. – Можешь ты оторваться от этого проклятого свитера?

– Не могу, не могу я перестать вязать, – стуча кулаками о колени, забормотала она.

– Ну зачем он мне в июне? – сказал я мягко.

– Не могу, не могу я перестать вязать, – голосом, узким от плача, повторяла мать.

Вдруг зазвенел телевизор. Отец повернул ручку. На экране появилась Настя. Она была в белой блузке с черным шнурком, волосы аккуратно уложены на плечах. Ни за что не скажешь, что она занимается мором клопов.

– Ты что – диктором там работаешь? – спросил я.

– Не хами, – ответила красивая Настя. – Не успел проснуться – уже хамит.

Лицо ее от злости приобрело фарфоровую отточенность.

– Я тебе только хотела сказать, что нормальный муж предложил бы помощь, а тебе, как всегда, подавай поцелуи да разговоры на готовенькое.

– Начинается, – протянул я. – Сгинь!

Изображение Насти выплеснулось в белый воздух комнаты и, кривляясь, растворилось. Результативность своей команды я отметил с некоторой досадой.

– Это я ее напугал или она сама отключилась?

– Сама, – ответил отец.

– Нельзя так разговаривать с женой, – сказала мать. – Я смотрю, у тебя к ней никакой нежности нет.

– У меня этого барахла навалом, – сказал я, – дышать нечем. Никто только брать не хочет. Ладно, адью!

На крыльце я остановился, как ударился. Куда, собственно, я бегу?

Деревья шептались и шуршали, примеривая новые платья. Гроздья сирени уже начинали рассвет – воздух вокруг них серебристо волокнился. Неизвестная мне птица сидела на керамическом изоляторе и смотрела на меня сонным глазом. Я подмигнул ей. Она прикрылась мышиным веком.

Где-то готовились новые ультрамарины, сажи и кармины. Под Мгой репетировался дневной дождь. Цветы открыли свои легчайшие лона в ожидании шмелей и пчел. Мой шестилетний отпуск был чудовищным недоразумением. Как могла природа допустить такой бухгалтерский просчет?

Почему-то вспомнилось, как давно, в пионерском лагере, для меня сначала не хватило постели, потом обеда. Обед мне все же выделили, но потом повели разбираться к начальнику лагеря. Оказалось, на какой-то там стадии моя фамилия выпала из списков. Или не успела впасть… В пасть, вот именно, подумал я.

Мужик в ватнике пытался приспособить для переноса лист кровельного железа, а оно все не давалось, важничало и пело у него в руках.

Надо было заехать на работу.

Когда автобусные двери захлопнулись, я обнаружил, что в кармане нет ни копейки. Не приспособлен я для жизни, это точно, подумал я и с автоматической находчивостью произнес вслух:

– Девушка, оторвите, пожалуйста, два с половиной билета.

Девушка косенько улыбнулась мне:

– Так два или три?

– Один, – сказал я проникновенно. – На два с половиной у меня бы не хватило. Впрочем, на один тоже.

Девушка казалась себе сказочно понятливой и хотела к тому же, чтобы этот ее скромный дар не остался мною незамеченным. Поэтому, подав мне билет, объяснила:

– Это вы так шутите.

– Нет, это я так знакомлюсь. – Щечки моей спасительницы вспыхнули, но я счел долгом джентльмена ее разочаровать: – С контролерами.