В паутине южной ночи

Но в последнее время она чувствует свое сходство с самкой каракурта все сильнее, и сильнее. Отчего бы ей не почувствовать себя царицей Тамарой, той, которая за одну ночь любви лишала своих любовников жизни? Впрочем, понятно почему. Это сравнение ей не подходит. Она не царица, и делает это не из желания развлечься. Это во-первых. И, если уж быть честной до конца, Тамара предупреждала своих одноразовых возлюбленных, что наутро им уготован кол. Или как там их убивали? А она никого не предупреждает. Правда, и не поощряет. Мужчина сам лезет в эту ловушку, она всего лишь наблюдает, как он гибнет. Ну, и помогает ему, конечно, — погибнуть.

Она вздохнула. Пора было уходить. Надо помыть руки, лицо, внимательно осмотреть себя — вдруг на нее попала кровь, и одеться, наконец. Охота еще не закончена. Может быть, сегодня она поймает новую жертву? Или лучше ей отдохнуть?

Она все же решила, что нужно отдохнуть. Именно за этим она и приехала на курорт. Отдых ей не повредит. Отдых должен быть основной частью, а эта работа — как дополнение к отдыху, не самое приятное.

Не глядя на мертвое тело мужчины, с которым совсем недавно самозабвенно занималась сексом, она прошла в ванную, быстро приняла душ, оделась и вышла из номера.

Ее не волновало, что кто-то ее увидит. Разве смогут доказать, что это именно она убила его? Она никогда не оставляет следов, так чего же беспокоиться!

Отпуск Лики подходил к концу. Она в общем-то сделала все, что было запланировано ею ранее, но все же ей казалось, что она могла бы сделать и больше.

Пришла пора возвращаться домой. Тем более что Лика устроилась на новую работу с отсрочкой выхода на нее. Она — профессиональный секретарь-референт. Работает по, своей специальности уже несколько лет. И, конечно же, отлично справляется со своими обязанностями. Именно этот факт и заставлял ее совершенствоваться, повышать квалификацию, а заодно искать фирмы, способные заплатить ей еще больше. В результате к своим тридцати трем годам Лика имела отличную репутацию, зарплату в полторы тысячи долларов и статус незамужней женщины.

Лика не собиралась выходить замуж. Ей это было не интересно и вовсе не нужно, и она не желала впускать в свою уютную квартирку мужскую особь со всякими проблемами, претензиями и вонючими носками. Отчего-то всегда, когда она думала о врзможности завести мужа, она представляла себе именно вонючие носки. Морщила нос и в очередной раз убеждалась, что собственные спокойствие и гармония стоят одиночества. Если она захочет, то может обзавестись ребенком — слава богу, сейчас у нее для этого есть все условия, а наше общество перестало смотреть на одиноких мамаш как на неполноценных.

Но Лика ребенка не хотела. Во всяком случае, пока. Пока она не была готова к такому самопожертвованию. И ее вполне устраивала ее жизнь. Вернее, устраивала бы полностью, если бы не кое-что… Лика от этого никак не могла избавиться. И, скорее всего, уже никогда не сможет. И только это «кое-что» мешало ей наслаждаться жизнью.

Борис плакал, некрасиво размазывая слезы по некрасивому лицу. Мишаня сочувственно подал ему платок, но Борис не притронулся к нему. Он не хотел брать Мишаниного платка, не хотел дотрагиваться до руки этого убийцы! И почему именно он, эта сволочь, этот подонок принес ему ужасную весть? В старину гонцов, появившихся с плохими вестями, убивали. А что, если Борис сейчас убьет Мишаню? Правда, у него нет ни ножа, ни пистолета, ни даже палки, которой он мог бы бить этого мерзавца, рока у того не выступит кровь на выпуклом лбу, пока он не станет молить о пощаде, пока его пульс не остановится…

Борис знал, что отсутствием предметов, которыми можно убить, он оправдывает собственную несостоятельность. Убить можно и не вооружаясь. Можно прыгнуть на этого борова, зубами впиться в толстую шею, прокусить сонную артерию, испачкаться в чужой крови и совершить сладостный акт возмездия. Но он также знал, что ничего подобного не совершит. Что будет продолжать плакать, жалобно размазывая слезы, и мечтать о том, чтобы Мишаня и вся его банда сдохли одновременно. Чтобы попали в гущу теракта и погибли все, разом! Чтобы машина, в которой они ехали, взорвалась…

Мысли о машине снова напомнили ему о сестре, которая умерла так страшно и так нелепо.

— Прими мои соболезнования, — с трудом выговорив последнее слово, сказал Мишаня, не выпуская изо рта зубочистки. Этот урод постоянно ковырялся в зубах, и зубочистка была словно его визитной карточкой.