В паутине

Все присутствующие знали историю старого кувшина Дарков. Гарриет Дарк, уже сотню лет почивавшая на старом английском кладбище, была когда-то, в 1826 году, прелестным стройным созданием с бледно-розовыми щечками, большими серыми глазами и возлюбленным — блестящим морским капитаном. Этот возлюбленный отправился в Амстердам, в плавание, которое стало для него последним, и там, как гласит легенда, заказал кувшин с завитушками, стихами и узлом верной любви, чтобы подарить его своей Гарриет в день рождения — в те времена было модно дарить дамам сердца такие грубые и объемные вещи. Увы, для настоящей любви и верных возлюбленных! По пути обратно капитан утонул. Кувшин доставили несчастной Гарриет, сердце которой было навсегда разбито. Оказывается, сто лет назад сердца тоже разбивались. Год спустя Гарриет, чья весна так внезапно превратилась в осень, была похоронена на кладбище в Олдбери, а кувшин передан ее сестре, Саре Дарк. Она вышла замуж за своего кузена Роберта Пенхаллоу и, будучи, как полагали, практичной и неромантичной особой, использовала кувшин для хранения своего знаменитого смородинового джема. Шесть лет спустя, когда Роберт Пенхаллоу решил иммигрировать в Канаду, его жена взяла с собой кувшин, наполненный смородиновым джемом. Путешествие оказалось долгим и опасным, варенье было съедено, а кувшин по несчастной случайности разбит на три больших куска. Но Сара Пенхаллоу оказалась находчивой женщиной. Когда она наконец разместилась в своем новом доме, то старательно склеила кувшин с помощью свинцовых белил. Тщательно и прочно, но не слишком художественно. Сара щедро обмазала части кувшина свинцовыми белилами и прижала их своими умелыми пальцами. При свете этого дня на грубоватых полосках свинцовых белил можно было увидеть отпечатки пальцев Сары Пенхаллоу.

В последующие годы она хранила кувшин в своей маслодельне и держала в нем сливки, снятые с молока, хранящегося в ее широких, золотисто-коричневых глиняных горшках. На смертном одре она передала кувшин своей дочери Рейчел, которая вышла замуж за Томаса Дарка. Рейчел Дарк оставила его сыну Теодору. К тому времени кувшин превратился в семейное наследие и более не использовался для примитивных нужд. Тетя Бекки хранила его в своем буфете, им любовались, а его история рассказывалась на семейных собраниях. Говорили, что некий коллекционер предлагал за него тете Бекки баснословную сумму. Но ни Дарки, ни Пенхаллоу никогда не думали о продаже домашнего божества. Без сомнения, вещь должна оставаться в семье. Кому же тетя Бекки завещает ее? Этот вопрос молча задавали себе все присутствующие, но лишь тетя Бекки знала ответ и, очевидно, не спешила открывать его. Сегодня был ее последний прием, ей так много надо было сделать, а еще больше — сказать, прежде чем наступит очередь кувшина. Тетя Бекки намеревалась воспользоваться моментом, чтобы доставить себе удовольствие. Она хорошо знала — то, что она намерена сделать, перессорить всех, но сожалела лишь, что не доживет до той поры, когда можно будет увидеть последствия. Только взгляните на всех этих коров, что уставились на кувшин! Тетя Бекки расхохоталась и смеялась до тех пор, пока кровать не начала качаться.

— Думаю, — наконец сказала она, вытирая выступившие от смеха слезы, — что столь торжественное собрание следует начать молитвой.

Это заявление стало подобно взрыву снаряда. О таком мог подумать кто угодно, но только не тетя Бекки! Все присутствующие посмотрели друг на друга, а затем взоры устремились к Дэвиду Дарку, единственному человеку в клане, обладающему даром произносить молитвы. Обычно Дэвид Дарк был готов к этому, но только не сегодня.

— Дэвид, — непреклонно заявила тетя Бекки. — Мне жаль, что сей клан не прославился преклонением колен в молитвах. Придется попросить тебя сделать это так, как подобает.

Жена Дэвида умоляюще взглянула на него. Она гордилась, что муж умел произносить такие прекрасные молитвы. За это она прощала ему все, даже то, что он заставлял всю семью рано ложиться спать, чтобы сэкономить керосин, и имел ужасную привычку облизывать пальцы после фруктового пирога. Молитвы Дэвида стали для нее единственным притязанием на известность, и сейчас она боялась, что он хочет отказаться.

Бедолага Дэвид не имел намерения отказаться, как бы ни смущало его это предложение. Отказаться — значило обидеть тетю Бекки и потерять любой шанс получить кувшин. Он прочистил горло и поднялся на ноги. Все склонили головы. На веранде оба Сэма, поняв, что происходит, когда звучный голос Дэвида достиг их ушей, вынули трубки изо ртов. Молитва Дэвида была не из его лучших, как призналась самой себе его жена, но вполне красноречива и уместна, и он почувствовал себя обиженным, когда после «Аминь» тетя Бекки сказала:

— Сообщить Богу о том, что происходит, не есть молитва, Дэвид. Лучше было бы оставить что-то для Его воображения. Но полагаю, ты сделал все, что мог. Спасибо. Кстати, помнишь ли ты, как сорок лет назад завел старого барана Аарона Дарка в церковный подвал?