В открытом море(изд.1956)

«Нет, не уйдешь отсюда. Чего же придумать? Убить себя? Разбежаться и головой в стену? Нет, это не выход. Катя просила жить, и мичман говорил: «Моряк должен держаться до последней крайности». Впрочем, он и сам не представлял себе, как можно послушно шагать на расстрел, когда в тебе еще есть силы убежать или вцепиться в глотку конвоира? Степан обязан мстить за Катю. Он вот так просто не отдаст свою жизнь, а еще придушит двух или трех фашистов…»

Когда в камеру зашел Ворбс, то Восьмеркин сначала хотел наброситься на него, но, увидев притаившихся за дверями надзирателей, одумался: «Не дадут прикончить и опять свяжут. К тому же этого не сразу одолеешь. Здоровый, дьявол!»

По расплющенным ушам и деформированному носу Степан определил, что гестаповец бывал в переделках и не боится кулака.

Появившийся в камере обер-лейтенант с явным дружелюбием разглядывал моряка, он даже улыбался, как улыбаются после долгой разлуки старому приятелю.

– Вы, оказывается, хороший специалист бокса. Зачем же молчать об этом? Вы есть мой коллега, Степан Восьмеркин. Интересная встреча: чемпион Баварии и эскадренный чемпион Черноморского флота.

«Откуда он узнал про меня? – насторожился Восьмеркин. – Они даже имени моего не знали. Эскадренный чемпион Черноморского флота… Ага, вон вы куда нос сунули – в Симферопольскую газету!»

Восьмеркин вспомнил, как перед войной на одной из олимпиад он выбил за канаты тяжеловеса Крыма. Тогда Симферопольская газета поместила его портрет, а какой-то журналист назвал его в отчете о матче «эскадренным чемпионом Черноморского флота».

– Вы удивлены моей осведомленностью? Мы хорошо знаем о вас всё. Степану Восьмеркину незачем больше скрывать свое полное имя, – дружелюбно продолжал Ворбс.

Но его выдавали глаза. Суженный зрачок настороженно следил за малейшим изменением восьмеркинского лица. Такими беспощадно холодными бывают только глаза у противника на ринге, когда он выискивает слабое место, чтобы неожиданным резким ударом повергнуть тебя на землю.

Восьмеркин молчал. Он старался сохранить невозмутимость, – это рекомендовалось делать на ринге, чтобы дезориентировать, обескуражить противника. Но в то же время, как и Ворбс, он старался отгадать по глазам, по мимолетному сокращению мышц лица, какой подвох готовит гестаповец.

Ворбс, видимо, почувствовал, что выражение его лица не соответствует разыгрываемой роли, что необходимо уйти от пытливого взгляда русского. Он деланно засмеялся, по-приятельски ткнул кулаком Восьмеркина в бок и уселся рядом с ним на койку.

Ворбс очень рад встретить в России боксера с именем, говорил он. На земле так мало настоящих людей. Немецкое командование с уважением относится к решительным людям. Оно понимает сильного человека и всегда готово предоставить ему широкое поле деятельности.

– Россия никогда не имела хороший бокс. Вы слыхали имя экс-чемпиона мира Макса Шмеллинга? Он побил в Америке знаменитого Джо Луиса – «Черную молнию».

Я имел возможность в Берлине выступать против Макса Шмеллинга. Я выстоял восемь раундов. Бой прекратился из-за перелома сустава пальца у Макса Шмеллинга. Через меня вы можете почувствовать европейский класс.

Восьмеркин не все уяснил, что говорил гестаповец. Ему только было понятно, что Ворбс сулит лучшие условия одиночного заключения. Пусть Восьмеркин подумает лишь о небольшом спарринге. Лишняя пара старых перчаток найдется. Не нужно упрямиться. В жизни все достается ловким людям, умеющим вовремя примыкать к сильным мира. Если Восьмеркину скучно, Ворбс может для развлечения повесить в камере тренировочную «грушу». В знак… будущей совместной работы.

Видя, что Восьмеркин упорно отмалчивается, Ворбс шутливо заметил:

– Вы есть не очень достаточно словоохотливый собеседник. Вы имеете ко мне обиду за старую неприятность? Разве можно боксеру сердиться на такой пустяк? То недоразумение будем считать как небольшой массаж… укрепление кожи щек. Вы сумеете отплатить мне.

Он посоветовал Восьмеркину хорошенько подумать о своем положении и, заверив, что перчатки и «груша» в скором времени появятся в камере, расшаркался и ушел.

«Чего они вдруг так «ласковы»? – недоумевал Восьмеркин. – Приручить хотят, что ли?.. Пусть попробуют. Мне одного мало, я их нескольких прикончу…»

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Всю неделю Нина и Ната находились в тревоге. Они не решались привлечь себе в помощь кого-либо из девчат. Вдвоем с замирающим сердцем они проносили мимо часовых то мусорные ящики, то половики, в которых были спрятаны пакеты Калужского. Витя передавал их по утрам через отверстие у желоба помойки или закапывал под забором.

Эти увесистые пакеты девушки сначала прятали под лестницей, а потом, улучив момент, перетаскивали в свой подвал и дрожащими руками запихивали поглубже в парты.

Ночами девушки не могли спокойно уснуть. Им все время мерещилось, что кто-то разнюхал о подготовляемом взрыве, что сейчас придут и схватят их.