В осажденном городе

— Спасибо! — поблагодарил комиссар. — Командарм Чуйков только что звонил по этому поводу. Василий Степанович, как освободишься, зайди ко мне.

— Хорошо!..

— Александр Иванович приглашает, — сказал Прошин, кладя трубку на рычажок. — У тебя что еще есть ко мне?

— Вообще-то, есть. Скоро мой отдел останется без работы: фронт отодвигается далеко на запад…

— Я понял тебя, — перебил Прошин, — не беспокойся, без дела не будешь. Ладно. Об этом поговорим потом.

XXX

2 февраля 1943 года — последний день Сталинградской битвы. В этот день советские войска штурмом выбили фашистов из цехов тракторного завода, в шестнадцать часов разбитые и морально подавленные группы гитлеровцев сложили оружие.

…Линия фронта все дальше отодвигалась на запад, сталинградцы возвращались на пепелища родного города, почти полностью сожженного и разрушенного. Они приспосабливали под жилье подвалы и землянки, блиндажи и крытые настилами окопы, кабины сбитых немецких самолетов… В развалинах домов, оборудованных под классные комнаты, начинались первые школьные занятия.

Уму непостижимо, как могли жить люди без воды и света, без тепла и магазинов, без трамваев и автобусов! Ведь над городом еще кружились февральские метели.

Перед чекистами встали новые задачи. По поручению военного командования они путем массового опроса вражеских саперов и офицеров, захваченных в плен, восстанавливали карту минных полей в городе. Было опрошено около тридцати тысяч военнопленных. Одни хотели помочь, но ничего не знали о местах, где расставлены мины; другим было известно об этом, но, одурманенные фашистским угаром, они упрямо молчали, хотя им и было ясно, что мины могут вызвать бессмысленные жертвы среди мирного населения; третьи, чаще итальянские и румынские солдаты, обо всем охотно рассказывали либо из страха, либо из расчета получить снисхождение.

В конце концов карта минных полей была составлена, и красноармейцы-саперы шаг за шагом прощупали миноискателями изувеченную сталинградскую землю и изъяли около полутора миллионов мин, неразорвавшихся снарядов и авиационных бомб.

Это была большая, трудная и полезная работа, высоко оцененная советским командованием.

В освобожденные районы выехали оперативные группы: нужно было выявить и задержать предателей, которые вместе с оккупантами жестоко расправлялись с советскими патриотами, обезвредить участников подпольных антисоветских групп, созданных эмиссарами зарубежных эмигрантских организаций, разоблачить и привлечь к ответственности агентов разведывательных и контрразведывательных служб гитлеровской Германии.

Советские люди оказывали неоценимую помощь чекистам: они приходили в районные отделы госбезопасности и милиции, указывали места, где укрылись пособники немецко-фашистских захватчиков, рассказывали об их подлых делах, называли имена лиц, бежавших с оккупантами или выехавших в восточные районы страны, чтобы затеряться там и избежать таким образом неотвратимой расплаты за свои злодеяния.

Многие сотрудники управления, среди них и Ашихманов Сергей Никитич, были направлены в органы военной контрразведки и в партизанские соединения, действовавшие во вражеском тылу.

Крутой поворот произошел и в жизни Василия Степановича Прошина.

В последних числах апреля его пригласили к первому секретарю областного комитета партии Чуянову Алексею Семеновичу. Прошин не придал большого значения этому факту: нередко приходилось докладывать в обкоме о работе управления. Только спросил: «Какие документы прихватить?» Ему ответили: «Никаких документов не надо».

Алексей Семенович вышел из-за стола, крепко пожал руку Прошину. На нем был защитного цвета китель военного образца, позднее получивший название «сталинка», бриджи того же цвета и хромовые офицерские сапоги.

Чуянов говорил о больших заслугах сталинградских чекистов: гитлеровской разведке не удалось совершить ни одного крупного диверсионного акта на заводах и железнодорожном транспорте; советское командование сумело сохранить в тайне сосредоточение армий и дивизий для решающего удара по врагу. Об этом, сказал Чуянов, он не раз слышал от командующих фронтами и даже от самого Жукова.

— Товарищ Прошин, — обратился Чуянов, меняя тему разговора и всматриваясь в Прошина черными, лучистыми глазами, — принято решение образовать Наркомат государственной безопасности; на местах создаются управления… Мы посоветовались в областном комитете и решили рекомендовать вас на должность начальника управления НКВД, а товарищ Воронин возглавит УНКГБ. Надеемся, что вы справитесь. Как вы смотрите на это?

— Благодарю за доверие. Но если бы мне предоставили выбор, я назвал бы управление Наркомата госбезопасности… Двадцатилетний опыт, знание дела… Милиция, пожарники, места лишения свободы и другие службы НКВД — для меня, что называется, темный лес…

— Ну, не такие уж дебри, наверное, — перебил Чуянов. — Принципы работы, видимо, те же?

— В основном, конечно, да. Но там как-то ближе мне, привычнее. Впрочем, если областной комитет принял такое решение, — поспешил добавить Прошин, — не буду возражать. Я — солдат партии.