В опасности

Я открываю дверь, и мне кажется, что в доме кто-то есть. У меня такое ощущение, что тут где-то опускается половица. Замираю на ступеньке, прислушиваюсь, но скрипа не слышно, нигде не закрываются и не распахиваются двери.

Я не могу это сделать. Кровь, перепачкавшая стены и пол, уже почернела. В ушах начинает звенеть. Но Рэйчел могла оставить внутри что-то, касающееся Кита, или следившего за ней человека, или своего друга из больницы.

Я включаю термостат, и в подвале раздается рычание работающего котла. Все мое тело скрючивает от одного этого звука. Я смотрю на перила. Собачий поводок их не повредил, и среди четырех деревянных подпорок та самая, к которой он был примотан, ничуть не отличается от остальных, если не считать нескольких пятен. Непонятно, с какой стати, мне вспоминается Челси, балконы с похожими белыми перилами с обеих сторон.

Я смотрю на потолок и действительно вижу на нем большую трещину. Насчет этого Кит сказал правду. Батареи начинают шипеть, я прохожу через гостиную. Все самое важное наверняка отыщется в ящике под столом Рэйчел, но я решаю начать поиски с первого этажа. Я перемещаюсь по комнатам, пытаясь обнаружить что-то необычное, что полиция могла бы пропустить.

Все покрыто тонким слоем черной угольной пыли. Я провожу по ней пальцем и принюхиваюсь, но она ничем не пахнет. А еще полиция оставила лед в раковине на кухне, в остальном ничего не изменилось. Чайник стоит на плите, тут же миска с каштанами.

К задней двери прислонен топор Рэйчел. Это пробуждает у меня надежду, как будто у сестры появляется реальный шанс.

Я представляю, как вхожу в дом, а огни уже горят. В гостиной полно людей, кто-то готовит ужин на кухне, лампы ярко горят и освещают всякий хлам вокруг. Нет, легче от этого не станет. Потом я представляю священника, который проходит по всем комнатам, читая псалмы, но единственные строчки, которые мне сейчас приходят на ум, это из стихотворения.

И я хочу остаться там,
Где не бывает бурь…

Я смотрю через окно на долину и дальше, пока мне не начинает казаться, что я вижу то самое пустое пространство в ветвях деревьев. Он мог войти в дом в любой из тех дней, когда следил за ней. Рэйчел оставляла ключ под ковриком, и наблюдатель мог сам проникнуть внутрь, когда она была на работе или просто спала. Я стараюсь больше не думать об этом. Теперь я и сама не знаю, как почувствовать себя в большей безопасности – запереть входную дверь или, наоборот, оставить открытой.

Я включаю лампу, и кухня начинает слабо светиться, за окнами моросит дождь. Возле входа стоит круглый деревянный стол, на полу потертый коврик, вдали плита. Возле раковины на подоконнике стоит стакан с водой, в нем пучок петрушки. Над раковиной полка, на ней пачка розово-зеленых полосатых макарон, похожих по форме на маленькие треуголки.

У Рэйчел был пунктик насчет билетов в Рим. Представляю, как ей продолжают приходить сообщения о наличии таких билетов на почту и так и остаются непрочитанными…

Я открываю ящики буфета, и они чуть пахнут – как всегда – ладаном. Я внимательно смотрю на упаковки с чаем, пакеты чечевицы, баночки с лимонным шербетом, коробочки с желейными и лакричными конфетами. Несколько недель назад мы как-то раз пришли после кино, и Рэйчел подошла к столу, на котором стояла баночка с лакричными конфетами, а она оказалась пустой.

– Это ты постаралась? – спросила она.

– Ну, прости меня, – ответила я.

Рэйчел даже не сняла пальто, а сразу указала на опустевшую банку пальцем в перчатке. Не могу сейчас вспомнить, прозвучал ли тогда ее голос испуганно или она просто обиделась на то, что я съела все сама. Странно было спрашивать, кто это сделал, как я сейчас понимаю. А кто бы еще мог их съесть, если не я?!

Я выхожу из кухни и тут же спотыкаюсь на ровном месте. Сначала я слышу какие-то звуки, как в туннеле, потом становится тихо, а картинка передо мной распадается на пиксели. Я опускаю голову и прислоняюсь лбом к столешнице, пока снова не начинаю слышать порывы завывающего ветра, бродящего по дому, шум проезжающей мимо машины и свое собственное дыхание.

Я поднимаюсь по лестнице, а потом долго смотрю на отпечатки рук Рэйчел на ступеньках. Я словно вижу порезы на ее пальцах и три глубокие раны на ладони.

Держась за перила, аккуратно поднимаюсь еще на одну ступеньку. Потом ползу по лестнице, а пустой тусклый коридор словно растягивается передо мной. Проползаю мимо открытых дверей. Комнаты за ними залиты бледным светом. Я прижимаюсь к полу там, где я видела сестру в последний раз. Мне кажется, что у меня не будет сил подняться. Я вспоминаю ноги Рэйчел, одетые в носки.

В спальне до сих пор остается ее запах. В долине над радиовышкой светится туманный красный ореол. Батареи шипят, и пар начинает согревать комнаты.

В столе, в самом низу, есть два ящичка для хранения документов, и я начинаю перебирать бумаги. Может быть, ей кто-то писал письма. Рэйчел была умной девушкой. И если понимала, что за ней следят, то должна была хранить записи на этот счет.