В океане. Повесть

Несколько часов спустя, когда полет подходил к концу, Людов сунул в карман так и не прочитанную книгу. Самолет накренился, делал над аэродромом круг. Снизу надвигались линии каменных и деревянных домов, выбитые в скалах проспекты, теплоходы и транспорты, дымящие у причалов. Качнулась и скрылась за вершинами зданий сизая даль угрюмого полярного моря…

Выйдя из самолета, майор Людов вступил на деревянные мостки улицы нашего северного городка, такого знакомого, родного с военных незабываемых дней…

Глава девятнадцатая КОРАБЛИ ВХОДЯТ В ТУМАН

Радиограмма Людова пришла на ледокол поздно ночью. Капитан первого ранга, спустившись с мостика в каюту, уже в который раз перечитывал расшифрованный текст, когда вошел Андросов.

- Ну, выяснили? - нетерпеливо спросил Сливин.

- Совершенно необычайное происшествие, - докладывал Андросов. - Тихон Матвеевич говорит, что эту пластинку, о которой запрашивает майор, похитили у него из каюты.

- Похитили? Когда?

- Еще в самом начале плаванья… Он говорит, что хотел тогда же заявить об этой странной пропаже, но потом решил не поднимать шума из-за пустяка.

Сливин слушал, сдвинув густые брови.

- Это невероятно! На борту не было никого из посторонних. Значит, нужно предположить, что кто-либо из экипажа… Невероятно!

Андросов вздохнул:

- У стармеха есть на этот счет совершенно определенные подозрения. Он считает, что патефонную запись «Инвенции Баха» присвоила Глафира Львовна.

- С какой целью? - взглянул изумленно Сливин.

- Непонятно. Правда, стармех, по его словам, дорого заплатил за эту пластинку, купив ее с рук на рынке, но Глафира Львовна к серьезной музыке совсем равнодушна.

- А вы беседовали с ней?

- К сожалению, безрезультатно… - Андросов растерянно улыбнулся. - Стала кричать, что уже спала, что я зря поднял ее с постели…

- Этого дела так оставить нельзя, - сказал Сливин. - Майор категорически требует изъять пластинку. Вызовите ее и стармеха ко мне…

Раздался стук в дверь. Глафира Львовна шагнула в каюту. На костлявом, желтоватом лице вздрагивал покрасневший нос.

- Я ее выбросила! - сказала Глафира Львовна.

- Как выбросили?!

- Так вот и выбросила. Вынесла в ведре и выплеснула за борт… - Она говорила с обычной своей сварливой категоричностью, но вдруг всхлипнула, прижала к пористому носу крошечный голубой платочек.

- Но зачем? - спросил Андросов.

- Сама не знаю, - всхлипывала Глафира Львовна. - Дядька этот не понравился мне… Который Тихону Матвеевичу продал пластинку…

Офицеры слушали удивленно.

- Видела я - на толчке дядька этот его будто искал, на глаза ему попасть норовил. Почему такой интерес? Как он мог знать, что Тихон Матвеевич по музыке с ума сходит? А как продал пластинку - юркнул, сразу исчез.

Она звучно высморкалась.

- Я девушка с воображением. Когда вернулась на ледокол - все время стоял у меня в глазах этот дядька. А товарищ штурман как раз провел беседу о бдительности… Тут меня и осенило… Не верите - Ракитину спросите, она подтвердит…

- Ну что ж, так и придется ответить майору, - сказал Сливин, когда Глафира Львовна, комкая в пальцах платочек, величественно вышла из каюты…

Опять наступил солнечный, знойный день.

У входа в машинное отделение стоял старший механик. Он дышал медленно и глубоко, стирая с лица маслянистый, горячий пот.

- Не похоже, что скоро будем пересекать Полярный круг, а, Тихон Матвеевич? - подходя к трапу на мостик, пошутил Курнаков.

- Шестьдесят пять градусов жары в кочегарках, - угрюмо отмахнулся старший механик. - И вензеля не помогают.

Внизу снова задыхались от жары машинисты и кочегары «Прончищева». На верхней палубе, над покрашенными охрой пастями вентиляционных труб, вдувающих свежий наружный воздух в машину, были поставлены парусиновые рукава - виндзейли, или вензеля, как в шутку называли их моряки ледокола. Но при полном безветрии, при повисшей над океаном жаре не много свежести вдыхали они внутрь корабля.

Курнаков взбежал на мостик. У мачты стояли Жуков и Михайлов, просматривали в бинокли водную даль.

- Вижу движущийся черный предмет, справа десять градусов, - доложил Михайлов.

- Дистанция? - спросил Жуков.

- Дистанция… Пятнадцать кабельтовых…

- Восемнадцать кабельтовых, - поправил Жуков. Всмотревшись, громко доложил: - Десять градусов справа, в восемнадцати кабельтовых - кит. И китобой за ним следом.

Крошечный кораблик, обнаруженный вдали, казалось, не двигался полным ходом по океану, а неподвижно врос в водную гладь. О скорости хода говорил лишь бурун за его кормой… Мелькнул и исчез и снова показался черный бугорок китовой спины. Над палубой китобоя взвился дымок, громыхнул выстрел гарпунной пушки.

- Они китобои знаменитые, трудовой морской народ, - задумчиво сказал Михайлов. - Их флот, рассказывал товарищ Агеев, до войны во всех морях плавал.

- Разговорчики на вахте, Михайлов! - строго прикрикнул Жуков.