В океане. Повесть

- Да и лихорадка его сколько времени трепала. Боялся я - не воспаление ли мозга, - сказал Потапов.

- По-прежнему у него Ракитина дежурит?

- Да. Они с военфельдшером друг друга сменяют, вахту несут у его койки.

- Нужно бы Ракитину от работы в салоне освободить, - нахмурился Сливин. - Может быть, заменить ее вестовым?

- Предлагал я уж ей, - откликнулся Потапов. - Сердится, не хочет ни в каком случае. Темпераментная девушка. Мне, говорит, не трудно, я привыкла за ранеными ходить. И основную работу, говорит, не брошу.

- Докладывайте мне, капитан третьего ранга, чаще о здоровье Фролова. Скверное это дело, - сказал Сливин.

- Хорошо еще, что Жуков и Илюшин проявили выдержку, не вмешались в свалку, когда норвежцы бросились на американцев. Говорят, этому капитану транспорта, что избивал негра, норвежские моряки изрядно накостыляли затылок.

- Да, наши люди не дали повода для газетных сплетен. Даже реакционнейшие из газет не смогли использовать против нас этот тягостный случай, - сказал Андросов.

Сливин вскинул бинокль, посмотрел за корму, в сторону отдалившегося дока. В линзах качнулась лазурная штилевая вода, смоляно-черные баржи у подножия доковых башен, маленькие фигурки обнаженных до пояса людей…

Белые кружочки бескозырок двигались над плоскостью понтонов, чернеющих высоко над водой. «Золотые ребята», - в который раз с нежностью подумал Сливин.

На стапель-палубе дока Агеев вытер ладонью залитое потом лицо.

Кожа немного болела, обгорела под жарким солнцем. «Будто не у Полярного круга идем, а где-нибудь в южных широтах», - подумал Сергей Никитич.

- Погодка подходящая, товарищ мичман, - сказал дежурящий у буксиров Мосин.

- Пока подходящая, - откликнулся главный боцман.

- А что, думаете, на перемену может пойти?

- Солнышко вчера с красной зарей заходило, а нынче со светлой зорькой взошло. Это, наши поморы говорят, к тихой погоде, - задумчиво сказал боцман. - А вот что звезды неярко блестели, вроде как затемнялись, - это значит к сырости, к туману идет дело…

- Нехорошо как, товарищ мичман, в Бергене с нашим сигнальщиком получилось.

- Нормально получилось, - пробормотал Агеев. - Пришли за границу, точнее говоря, в сектор капиталистических стран, ну и началась вокруг всякая уголовщина.

Он прошелся еще раз вдоль сбегающих в воду тросов, еще раз проверил - надежно ли наложены стопора.

Не так давно, при выходе из Бью-фиорда, закончили вытравлять буксиры. Как всегда, они чуть плещутся в темно-синей воде, уходит в глубины слабина круглой тросовой стали, соединяющей док с ледоколом… Порядок, стопоры наложены хорошо… Но чувство беспокойства, какой-то сердечной тоски не покидало Агеева.

Он сознавал, откуда идет эта тоска. Она не оставляла его с той минуты, как на борт «Прончищева» принесли с берега Фролова - тяжело раненного друга.

Сергей Никитич успел только раза два посмотреть на него, мимоходом забегая в лазарет.

- Ну, как тут мой Димка? - спрашивал, остановившись у двери каюты. Оба раза видел там дежурившую возле больного Таню, успокаивался, встретив спокойный взгляд ее добрых серьезных глаз.

Потом началась неотложная работа по подготовке выхода в море, но мысли все время возвращались к Фролову.

Эх, друг Фролов, геройский, но легкомысленный парнишка… Здесь он, конечно, не виноват: знал, как вести себя в иностранных портах, не стал бы ввязываться в драку. Тот парень в шляпе, надвинутой на глаза, только ждал подходящего момента. Но если бы раньше сказать Фролову о предупреждении норвежцев, может быть, был бы осторожнее… Так вот о чем предупреждал тот партизан… Но и без предупреждения сигнальщик, бывший разведчик, обязан был видеть опасность и сзади, не дать возможности врагу нанести тот удар… «Говорить-то хорошо, - думал мичман, - а если бы сам присутствовал при таком избиении, у самого бы, пожалуй, от бешенства потемнело в глазах… А казалось, поход будет мирный и простой…»

«Точно, что мирный и простой!» - горько повторил про себя Сергей Никитич, зашагал к борту баржи, куда Пушков только что принес бачок с борщом, распространявшим вкусный аромат.

На доке и на кораблях пробил обеденный час. Дежурные с бачками выстроились в веселую очередь у камбузов, в кубриках матросы и старшины рассаживались за столами…

- Кушать можно идти, Сергей Севастьянович, - доложила Потапову Таня.

Она стояла на мостике ледокола, вытянувшись почти по-военному, опустив вдоль накрахмаленного фартука смуглые девичьи руки. Под белой косынкой мягкие курчавые волосы оттеняли немного утомленное, бледное от недосыпания лицо. Но продолговатые черные глаза Тани смотрели, как всегда, с ласковым вниманием.

Как служащая ледокола, она обращалась к капитану «Прончищева» и в то же время окидывала взглядом стоящих рядом, давала понять, что приглашение относится и к ним.

- Ну как, прошла головная боль? Лучше чувствуете себя? Глаза-то совсем сонные! - сказал капитан Потапов.

- Куда лучше, Сергей Севастьянович. Ветерок обвевает, а отоспаться всегда успею, - отозвалась Таня.

- Ну, значит, прирожденная морячка! Приглашайте офицеров, я буду обедать позже. - Потапов отвернулся, стал всматриваться в берег.