В одном лице

Мэри Маршалл Дин больше не решалась покидать дом; мир уже и так слишком глубоко ее ранил. Она осталась жить с моей спесивой и зашоренной бабушкой, которая, на пару с надменной тетей Мюриэл, не упускала случая пристыдить заблудшую овечку. Один только дедушка Гарри всегда находил доброе и ободряющее слово для своей «малышки», как он нежно называл мою мать. Он, кажется, считал, что мама еще не до конца оправилась от случившегося. Деда я обожал — он не только старался поддержать мамину шаткую самооценку, но и мне частенько поднимал настроение, когда я в этом нуждался.

Помимо исполнения обязанностей суфлера в театре Ферст-Систер мама работала секретарем на лесопилке и лесоскладе; владелец и управляющий (то есть дедушка Гарри) предпочел закрыть глаза на то, что курсы секретарей она так и не окончила, — ее навыки машинистки его вполне устраивали.

Вероятно, о моей матери болтали за спиной — я имею в виду, на лесопилке. Работники отпускали замечания отнюдь не о скорости ее печати, но я уверен, что они всего лишь повторяли услышанное от жен и подружек. Разумеется, мужчины отмечали, что моя мать хороша собой, но не сомневаюсь, что источником слухов о Мэри Маршалл Дин, ходивших на лесопилке — и, что куда опаснее, в лагерях лесорубов, — были их вторые половины.

Почему «куда опаснее»? Да потому, что за лагерями лесорубов присматривал Нильс Боркман; конечно, без травм на такой работе никогда не обходится, но как знать, не явились ли причиной некоторых «происшествий» неосторожные замечания в адрес моей матери? На лесоскладе тоже время от времени бывали несчастные случаи — и, готов спорить, иногда они «бывали» как раз с теми, кто пересказывал сплетни жены или подружки. («Ее так называемый муж не особенно-то рвался на ней жениться; вместе они не жили, расписались там они или нет, и у этого парнишки не было отца» — наверное, о маме говорили что-нибудь в таком роде.)

Дедушка Гарри никогда не отличался боевым характером; похоже, Нильсу Боркману не раз приходилось вступаться за своего друга и партнера — и за его дочь.

— Эх, Нильс, теперь он месяца полтора работать не сможет — со сломанной-то ключицей, — иногда выговаривал ему дедушка Гарри. — Каждый раз, как ты, по твоему выражению, вправляешь кому-нибудь мозги, нам приходится платить компенсацию!

— От нас не убудет, Гарри, — а он иной раз пусть думает, что говорит, — обычно отвечал на это Нильс.

— «В другой раз», Нильс, — мягко поправлял старого друга дедушка Гарри.

В моих глазах мама была не просто на пару лет младше своей вредной сестры Мюриэл; мама была намного красивее. И неважно, что у нее не было внушительной груди и звучного голоса старшей сестры. Мэри Маршалл Дин была лучше сложена в целом. Мне чудилось в ней что-то азиатское: у нее была миниатюрная фигура, миндалевидное лицо с необыкновенно большими (и широко поставленными) глазами и вдобавок крошечный ротик.

«Золотко» — так окрестил ее Ричард Эббот, когда они только начали встречаться. И так он с тех пор ее и звал — не Мэри, а просто Золотко.

Сколько же прошло с того дня, как они начали встречаться, до момента, когда Ричард Эббот обнаружил, что у меня нет библиотечной карточки? (Не так уж много; я помню, что стояла ранняя осень, листья еще только начали желтеть.)

Мама пожаловалась Ричарду, что я не большой любитель чтения, и в результате он выяснил, что мама и бабушка сами подбирают мне книги в городской библиотеке, однако чаще всего они остаются непрочитанными.

Впрочем, кое-какие книги доставались мне и от назойливой тети Мюриэл; в основном это были женские романы, которые уже успела прочесть и забраковать моя неотесанная кузина. Время от времени сестрица Джеральдина выражала свое презрение к сюжету или главным героям прямо на полях книги.

Джерри — Джеральдиной ее звали только тетя Мюриэл и бабушка — была на три года старше меня. Той осенью, когда Ричард Эббот начал встречаться с моей матерью, мне было тринадцать, а кузине Джерри — шестнадцать. Джерри была девочкой, а значит, не могла учиться в академии Фейворит-Ривер. Ее жутко бесило, что в частную школу берут только мальчиков, поскольку каждый учебный день ей приходилось тащиться на автобусе аж в Эзра-Фоллс — в ближайшую к Ферст-Систер публичную школу.

Часть своего отвращения к мальчишкам Джерри изливала на полях книг; здесь же находило отдушину ее презрение к девочкам, которые сходят с ума по мальчикам. Как только тетя Мюриэл любезно делилась со мной очередным женским романом, я бросался читать Джеррины заметки на полях. Сами романы были скучные до отупения. Но рядом с заунывным описанием первого поцелуя героини на полях стояло: «Поцелуй-ка лучше меня! Да у тебя десны полопаются! Я тебя так засосу, что ты обоссышься!»

Героиня очередного романа, самодовольная зануда, ни за что не позволяла своему ухажеру дотронуться до ее груди — и Джерри откликалась на полях: «Я бы твои сиськи стерла в ноль! И хрен ты меня остановишь!»