В ней жила птица

 -Дело не в картине. А что, Анечка, не забыть ли нам старые обиды и не махнуть ли вместе в Рим?

 Анечка закатила глаза, и Сокольников не понял, какая птица на этот раз в них ожила. Опять рассмеялась. Сокольников ожидал чего угодно, но только не того, что Анечка неожиданно обовьет шею Паши руками, поцелует его в губы и сядет к нему на колени, оттеснив крепкими бедрами японскую гейшу. У Сокольникова даже дыхание сбилось. Вот тебе и женская принципиальность. И никакая ты, Анечка, не особенная, а такая же, как все бабы.

 -Ты меня любишь?– спросила она шепотом.

 -Аг-га, – поперхнулся Паша ее языком.

 В животе Сокольникова завелась крыса,  начала пожирать внутренности. Но Анечка внезапно соскочила с Пашиных колен, щелкнула его по носу:

 -А я тебя ничуточки. И живу без тебя прекрасно. Так что допивай вино и проваливай.

 Печень, селезенка и желудок Сокольникова моментально встали на место.

 -Я пошутила, – опять преобразилась Анечка, окончательно запутав Сокольникова. – Италия-это здорово. Буду плавать по Венеции на личной гондоле. Ты мне купишь гондолу? В Италию мы возьмем с собой Сокольникова, он будет моим личным гондольером. Согласен, Сокольников?

 Он не знал уже на что соглашаться и как вообще реагировать на слова Анечки. Она же, видимо, здорово захмелела.  Мерло в совокупности с водкой и коньяком внезапно подкосили и Сокольникова. Он смутно помнил потом, как Анечка исполняла японский танец в одеянии гейши, как обмахивала веером его и Пашу, как он, наконец, провалился в черную пустоту.

 Проснулся от тяжелых сладострастных стонов и стуков в стенку. Как-то сразу все понял и мир, не успев сформироваться в одно целое в едва проснувшемся мозгу, перевернулся вверх ногами. Анечка и Паша занимались сексом в соседней комнате, и это не требовало доказательств. Отчаяние сдавило его со всех сторон. Будто атмосферное давление увеличилось в тысячу раз.  Хотелось провалиться сквозь землю или бежать без оглядки. Никогда в жизни он не испытывал еще такого опустошения, такой боли. Дрянь! Какая же ты дрянь, Анечка!

 Огонь в камине погас, так же как и свечи на столе. Чиркнул зажигалкой, зажег один из огарков. Прикрывая ладонью пламя, подошел к окну, отдернул занавеску. Светало.  Мозг  заработал вдруг четко, как часовой механизм. В прихожей есть старые куртки и валенки, до Москвы доберусь. Но здесь больше ни минуты. Хотя, нет, минуту как раз потрачу.

 Вернулся в комнату, поднял с пола картину, переложил в кресло. Взял столовый нож, вонзил острие в полотно Моне. Провернул несколько раз, дернул лезвие в одну сторону, в другую. Ткань вспарывалась с хрустом, но он не боялся, что потревожит любовников. Он больше ничего не боялся.

 На углу стола лежала открытая пачка с таблетками. Поднес свечу. Феназепам.  Три блистера пусты, два полные. Повертел в руках, облизал сухие губы. Высыпал в бутылку с вином все таблетки, разболтал, опустился  в кресло. Вот так. Поспите, голубки, до страшного суда. Встал, решительно направился к выходу, но остановился на полпути. Что же я делаю? Не стоят они погибели моей души.  Вернулся к столу, вылил отравленное вино  на распоротую Камиллу. Анечка, ведьма, чуть до греха не довела.

В прихожей накинул первую попавшуюся куртку, сунул ноги в валенки. Прихватил также  солдатскую шапку-ушанку без кокарды. Почтой верну, ну пока.  Ах, да. Достал из холодильника бутылку коньяка, положил в карман .

 Выйдя на улицу, где было довольно тепло и туманно, Сокольников направился не к дороге, ведущей на станцию, а к лесу. На  холме, заросшем березами и соснами, откуда хорошо был виден дом Анечки, присел на упавшее дерево, вытянул ноги. Хорошо провел время, ничего не скажешь. На что надеялся, на чудо?  Сколько раз можно убеждаться в том, что люди  не меняются никогда.  По крайней мере, в лучшую сторону. Опять на душе заскребли кошки. Вернее, они никуда и не пропадали, только когти у них стали более острыми. Свинтил крышку бутылки, запрокинул голову. Немного отпустило.

 -Дай и мне хлебнуть, зябко.

 Удивился? Скорее, нет. Уже ничем она его не могла удивить. Не оборачиваясь, протянул бутылку. Анечка села рядом. Поверх японского кимоно на ней была шерстяная шаль.

 -Ты меня осуждаешь?

 -Нет.

 -Знаю, что я дрянь.

 -Еще какая.

 Вдруг эмоции вырвались наружу.

 -Для чего ты все это со мной сделала?! В чем я перед тобой виноват?! Ты понимаешь, что я тоже живой человек?!

 -Три вопроса сразу, на которые у меня нет ответа.

 Взглянул ей в глаза. Птиц в них он не заметил. У нее были глаза печальной, растерянной собаки, которую бросил хозяин. Сразу захотелось обнять Анечку, прижать к сердцу и все ей простить. Но он знал, что так уже никогда не поступит.

 -Ладно, я пошла, – сказала она. Поставила бутылку на снег, так и не сделав ни глотка. -Да, картина с Камиллой ломаного гроша не стоит. Грубая мазня, а не подлинник. Моне никаких копий с "Японки" не делал.

 -Почему же сразу не сказала Паше?

 -Дура потому что.

 Он не нашелся, что на это сказать.

 -Кстати, в Европе аномальные холода, каналы в Венеции замерзли, – перешла вдруг она на другую тему.

 -Когда-нибудь оттают. Иди, буди своего Пашу.