В нашем квадрате тайфун

Таким был последний самодержец страны пирамид, страны блестящих зодчих, художников и ваятелей.

На вечер туристская фирма приготовила нам сюрприз, и очень приятный. Мы увидели национальный танец. Под звук бубнов, отбивающих ритм, на эстраду выпорхнула милая, очень юная девушка.

В тот вечер мы порядком устали, нам ужасно хотелось пить, но мороженое, превосходное мороженое, поставленное для нас на столиках, таяло. Мы забыли о нем, залюбовались танцовщицей. Описать ее танец трудно, для этого надо знать не только историю балета, но и анатомию, ибо в пляске участвовали не только руки, ноги, шея, но буквально каждый мускул. Вряд ли еще где-нибудь есть такое виртуозное уменье управлять своим телом, как в Египте, в танце живота.

Да, в танце живота, возникшем в незапамятные времена — быть может, еще при фараонах. В основе его, вероятно, был ритуал в честь богов плодородия, и исполнять этот танец можно по-разному. Артистка, выступавшая перед нами, танцевала с безупречным, подлинно художественным вкусом.

Глава VIII

В ЕВРОПУ

Серо-стальное, прохладное море…

Средиземное? — с недоумением воскликнет читатель. Ведь если верить путешественникам, здесь — морская лазурь в ее чистейшем, самом лучшем виде. Но, во-первых, мы уже входим в ту часть света, где ощутимы времена года, а здесь еще пока весна и к тому же не очень ласковая. А во-вторых, мы движемся с юга. В Каире мне только-только не зяблось, а приземистые финиковые пальмы Египта вызывали у меня такое же сострадание, как карликовые березки в Заполярье.

Входим в пролив Касос, между Критом и маленьким островком Касос. Виден только Касос, первый для нас кусок греческой земли. Или, точнее, греческого известняка, сухого, в трещинах, с подушечками кустарников. Островок бел, зато море кажется голубым.

В этом контрасте и состоит, должно быть, секрет прославленной голубизны греческих вод, штурмующих до-светла выжженные солнцем скалы.

Мы огибаем Киклады, из них только Милос мигает нам в темноте звездочкой-маяком. Ночь скрывает от нас другие острова архипелага. Их названия — словно имена древнегреческих нимф: Наксос, Парос, Иос, Сифнос.

Мы в Европе. Ночь, день и еще ночь пути отделяют Александрию от Пирея. Какое оно маленькое — Средиземное море! Как коротки стали расстояния!

Рано утром в иллюминаторе два цвета — голубой и светло-желтый. Ровный, каменистый скат известняка круто спускается к морю. Словно ракушки, лепятся домики, крытые черепицей, топорщатся маленькие садики. Зелень цепкая, упорная, с проседью пыли.

Лавируя среди островов и банок, теплоход протискивается к Пирею. Даже стоя на носу, трудно постичь рисунок суши, так шаловливо она искромсана здесь природой. Вот где-то в глубине залива возник белый городок и исчез, а мы уходим как будто в сторону, в царство гор, вырастающих из воды. Снова поворот руля — ив сплошной стене внезапно прорезывается коридор, подобный скандинавскому фиорду.

Сейчас город, тот самый маленький белый городок, разросся и окружил нас. Мы в бухте, круглой, как арена цирка, а вокруг амфитеатром расположился Пирей, портовый аванпост Афин.

Мы застаем два пассажирских судна, причаленных прямо к набережной города, — американский лайнере туристами и небольшой рейсовый пароход с египетским флагом, носящий имя царицы Нефертити. Американца поместили на почетном месте, прямо против главной улицы Пирея, сбегающей тут к морю.

Набережная тихая, уютные невысокие строения, киоски, столики кафе на тротуаре. Впрочем, не кафе, а «ка-фейон». Буквы, которыми была написана «Илиада», внушают уважение. Аптека здесь — «фармакейон», столовая— «трапеза». Скромные вывески звучат как античный хор.

Первые шаги на греческой земле приводят' меня к киоску. Чем он торгует? Пакеты леденцов, шоколадки и настольный Акрополь из белого мрамора, вафли с орехами и перочинные ножи всевозможных фасонов, пластовый мармелад и брелоки, запонки, клипсы, открытки, замки с секретом, шариковые ручки… Это универмаг в миниатюре, универмаг дешевых вещиц, расположенных так живописно, что я невольно опускаю руку в карман.

— Извольте-с, — произносит владелец универмага.

Словечко почти такое же архаическое, как «трапеза». Грек некогда торговал в Киеве, уехал после нэпа. Ах, Киев! Разве мыслимо его забыть! Посмотреть бы, как выглядит теперь Крещатик.

— Лучше прежнего, — заверяю я.

Грек удерживает меня, ему очень хочется поговорить по-русски, о Киеве. Вернее, о своей молодости…

— Пятиалтынный сдачи вам.

Он вручает монетку размером с нашу пятнадцатикопеечную. Пятиалтынный! Почти забытое у нас слово…

И вдруг из глубин памяти поднялся такой же киоск, деревянный, с узорчатой башенкой, на набережной Волги. Я стою рядом с отцом. Торговец подает мне конфеты. Возможно, он был похож на этого грека или также говорил «извольте-с». Не знаю. Или обертка конфет напомнила мне ту конфету, плоскую и необычайной длины.

Вот как случилось, что я, ступив на землю Греции, на миг очутился в старом дореволюционном Ярославле, в городе моего раннего детства.

ГОРОД ПОД СЕНЬЮ АКРОПОЛЯ