В нашем квадрате тайфун

Рядом — еще магазин-музей. Потом магазин с галантереей: галстуки из змеиной кожи, рубашки из батика. Ларьки тоже есть, но, по-видимому, большая часть мелкой торговли — на плечах разносчиков. К подъезду кинотеатра вереницей подкатывают бечаки, тут идет картина «Мадам Белый Уж», снятая не то в Сянгане, не то в Сингапуре. На фасаде искаженное злостью лицо женщины. Оно — и на плакатах в окне. Два чичака прогуливаются по стеклу, прилипая к нему ворсистыми присосками лапок. Перебежали на плакаты, постояли и кинулись прочь: мадам Белый Уж им не понравилась. Мы тоже не почувствовали к ней симпатии и двинулись дальше.

Высоко над крышами взметнулся бумажный, ярко раскрашенный змей. Где-то держит его за бечевку мальчуган, невидимый отсюда. Змей — тоже неотъемлемая деталь Джакарты, как чичак, как закусочная под деревом, как продающиеся рядом с ней картинки, вышитые соломой на черном картоне.

Через улицу протянута лента с лозунгом. Знакомое слово «Ириан», уже встречавшееся много раз. Народ Индонезии требует воссоединения Западного Ириана, оккупированного голландцами. И вот еще лозунг, тоже очень распространенный: «Бхинека тунгал ика». Эти слова видишь не только на лентах, на плакатах, но и на гербе республики. «Бхинека тунгал ика» означает: «Единство в многообразии».

«БХИНЕКА ТУНГАЛ ИНА»

Подвижный глазастый мальчуган с сумкой подбежал ко мне и протянул газету.

Зовут его Али.

Работа отнимает у него все время с утра до ночи, некогда даже поглядеть на змея. А их уже два — и такие красивые! Али задирает голову, змеи очень высоко, они чуть не касаются облака. Э, да затевается воздушный бой! Бывало, накрошишь стекла, смешаешь с клеем, намажешь бечеву — и змей готов к сражению. Побеждает тот, кто ловчее, кто первый подрежет змей противника. Сбитый змей — твой. Пускай ноги в крови, а найди его! Надо же похвастаться перед ребятами!

Теперь не до змеев. Жаль! Надо распродать все газеты, тогда, может быть, хватит денег и на кино. Интересно узнать, почему мадам Белый Уж так скривила физиономию, будто проглотила целую ложку красной подливки.

— Алмазная лихорадка! — кричит Али.

Хорошо одетый прохожий улыбается, бросая рупию. Может быть, он думает, Али не понимает, что такое алмазная лихорадка. Как бы не так, он сам читает газеты и все понимает. А если что и неясно, так объяснит отец.

На Калимантане нашли алмазы, и теперь туда хлынули искатели. Ну, сегодня газеты раскупят!

Конечно, к людям нужен подход. Догадайся, к кому надо обратиться по-сундански, к кому по-макассарски. Какой родной язык у самого Али? По отцу, уроженцу Джакарты, он сунданец, а мать из Макассара. Выходит, он вроде президента Сукарно, у которого отец с Явы, а мать с острова Бали. Что ж, тем лучше!

Когда Али был маленький, мать рассказывала ему сказку. Давным-давно люди жили мирно, как братья, по берегам большой реки. И язык у них был один. Стало им тесно. А податься некуда: огромный утес торчал из воды и мешал лодкам. Люди решили его свалить. Собраться всем, закинуть канаты из лиан, взяться за весла и потянуть. А потом, одолев скалу, плыть вверх по реке, в глубь страны, и селиться там. Только бы не рассыпалась дружба между людьми, не забылось родство, не потерялся язык! И мудрецы придумали буквы. Написали буквы на листьях банана, дали каждому и велели хранить. Вот рухнул каменный великан. И что же случилось? Река забурлила, одни лодки выбросило на берег, другие вынесло в море, прибило к островам. Люди вымокли, вода смыла письмена, лежавшие в карманах, в сумках. Пропали буквы — и языки стали разными…

Сказка матери нравится Али. Но что правда, то правда — мученье с языками и с грамотой.

Али знает старояванский алфавит, близкий к санскриту, — его проходили в школе. Мать показывала ему, как писать по-макассарски, диковинными волнистыми знаками. Каждый знак — слог. А важнее всего общий, индонезийский язык, на котором печатаются теперь книги и газеты.

Ребятам, которые родились на Северной Суматре, легче: ведь это тамошний язык стал общим. А буквы у него латинские. Изволь, значит, учить еще один алфавит! Но делать нечего, без общего языка, как объяснил учитель, не может быть единства в республике. И отец так считает.

Шестиклассную школу Али окончил, но дальше учиться пока не удается. Заработка отца не хватает. Когда-нибудь потом Али продолжит занятия. Он хочет строить корабли. Это так весело, спускать судно на воду. Музыка, флаги! О борт разбивают бутылку туака, кокосового вина.

Отец говорит, что у Индонезии много врагов, они мешают наладить жизнь — вот потому-то Али пока продает газеты. Понятно! Али помнит, как однажды, среди дня, самолет обстрелял дворец Сукарно. Помнит тот день, когда на улице Чикини, у здания школы, разорвалось четыре гранаты. В это время президент, сопровождаемый детьми, выходил из школы…

— Кто твой отец? — спросил я.

— Грузчик, — ответил Али.

Читатель, верно, недоумевает, на каком языке я беседовал с Али? У меня был переводчик, мой знакомый студент Рахман. Он не только перевел, но и растолковал мне потом отрывистые ответы мальчика. Ведь Али спешил.