В мышеловке

Весь следующий день я рисовал дом. Никто так и не пришел. В паузах между сеансами я по собственной инициативе искал сокровища Мейзи. Я нашел много обгоревших предметов, в которых можно было распознать остатки металлических кроватей, кухонных машин и радиаторов отопления — все скрученное и погнутое не только от огня, но и от тяжести крыши, свалившейся во время пожара. Кроме случайно уцелевших обломков тяжелых стропил, черневших в толстом слое пепла, все, можно сказать поддающееся горению, сгорело.

Из описанных Мейзи вещей я нашел лишь кованую дверь из дома леди Тит, отделявшую холл от гостиной, ни медных котелков, которые могли бы выдержать огонь, ни металлического каминного экрана, ни мраморного стола, ни старинных копий. И не было Маннинга.

Когда я в пятом часу, даже не смыв краски с рук, прибыл в «Бич-отель», Мейзи уже ждала меня в холле. Но не та приветливая Мейзи, которую я знал, а настоящая мегера.

— Я жду вас, — накинулась она на меня со свирепым видом. Я не мог сообразить, чем обидел ее.

— Что случилось? — спросил я удивленно.

— Бар закрыт. Пойдемте в мой номер. Захватите с собой свои вещи. Меня всю прямо распирает от злости!

Вид у нее и впрямь был ужасный. На лице проступили красные пятна, а белокурые волосы, всегда старательно уложенные, были всклокочены. Впервые за время нашего знакомства она не накрасилась.

Мейзи распахнула дверь своего номера.

— Вы не поверите, — вскричала она, поворачиваясь ко мне во всем блеске своего гнева, — у меня здесь полдня сидела полиция, а потом страхагенты. И вы знаете, в чем они меня обвиняли?

«О Мейзи, — вздохнул я про себя, — всего этого следовало ожидать».

— «За кого вы меня принимаете?» — спросила я их. — Я себя не помнила от злости. Они отважились заявить мне в глаза, будто я продала свои ценности и застраховала дом на большую сумму, чем он стоил. А я стояла на своем: если страховка и была несколько выше, то я так поступила с учетом инфляции по совету самих страховых агентов. Но мистер Легланд заявил, что они не могут выплатить страховку, пока не закончится расследование, которое он, сдается, и не собирается заканчивать. У него нет ко мне ни капли сочувствия как к потерпевшей.

Мейзи помолчала, чтобы собраться с силами. Она буквально дрожала от чувств, которые переполняли ее.

— Мое достоинство было унижено, и я немного накричала на них. Никто не давал им права на грубости, а тем более на то, чтобы считать меня преступницей.

«Пожалуй, тут была настоящая схватка, — подумал я. — Хотелось бы знать, в каком состоянии полиция и Легланд ушли с поля боя?»

— Они твердят, что здесь поджог, а я спросила, почему же они только теперь так решили, а раньше у них была иная точка зрения? Оказывается, потому, что Легланд не сумел разыскать в пепле мои вещи или хотя бы их следы. И они сказали мне, что даже если я и не продала ценности, то, видимо, договорилась с грабителями, чтобы их украли, а дом сожгли в то время, пока я буду у Бетти, и дальше беседа продолжалась в том же духе. И еще спрашивали, кому я заплатила за такую работу, и еще больше меня разъярили, и, если бы мне попалось что-нибудь под руку, я бы запустила…

— Вам сейчас просто необходимо выпить джина. И без тоника.

— Я сказала им, что они должны узнать, кто это сделал, вместо того чтобы мучить беззащитную женщину… И чем больше я думала о негодяе, который обокрал меня, а потом так подло поджег дом, чтобы замести следы, тем злее я становилась! Но куда больше меня бесили эти болваны, не способные видеть дальше собственного носа!

Я слушал ее гневную исповедь и понимал, что ярость ее, конечно, неподдельная, но она явно старалась распалить себя, не давая возмущению угаснуть. Казалось, что у нее была потребность постоянно пребывать в таком состоянии.

Я спросил:

— Надеюсь, о Маннинге вы им не говорили? Пятна на ее щеках вспыхнули еще ярче.

— Я еще не свихнулась, — язвительно заметила она. — Если бы я сказала, они наверняка взяли бы под сомнение и все остальное.

— В полиции считают, — начал я осторожно, — что преступник больше всего неистовствует тогда, когда его обвиняют в том, чего он действительно не делал.

Какой-то миг мне казалось, что сейчас я сам стану мишенью ее ненависти, она уставилась на меня с гневным видом, но вдруг до нее дошло, и она уловила юмор. Складки возле рта разгладились, взгляд прояснился, и через секунду она улыбнулась.

— Да, дорогой, когда я задумываюсь, мне кажется, что вы правы… — Улыбка постепенно перешла в хихиканье. — Выпьем?

Маленькие извержения продолжались и дальше, пока мы пили джин и обедали, но вулкан уже не изливал лавы, а только тлел.

— А вы совсем не удивились, дорогой, когда я сказала, что полиция думает обо мне, — бросила она небрежно, не сводя с меня глаз. Она ждала.

— Нечто похожее произошло с моим кузеном. Слишком много совпадений. Мне бы хотелось, чтобы вы с ним встретились.

— Но зачем, дорогой?

Я все объяснил. Теперь она переживала не столько за себя, как за Дональда.

— Какой ужас! На фоне его страданий вы, пожалуй, считаете меня страшной эгоисткой!