В мутной воде

— Вот тут-то и затруднение. Надо послать умного, энергичного и ловкого человека… Ведь дело миллионное, и доверить его зря нельзя…

Она взглянула на Башутина я прибавила:

— Нет ли у тебя такого человека?

Варвара Николаевна трепетно ожидала ответа.

— А я разве не хорош?..

— Да чего лучше! — весело воскликнула Варвара Николаевна. — Но я не смела тебе предлагать… Ведь работы много… Ты ведь ленив… Но если ты хочешь…

— А ты… хочешь этого?.. — подозрительно спросил Башутин.

Башутин уже мечтал, что можно будет обокрасть любовницу. После смерти Орефьева он рассчитывал жениться на Варваре Николаевне и перевести состояние на свое имя, но она уклонялась от разговоров на эту тему, и он не настаивал. Он брал у нее деньги, но постоянная зависимость сердила его. Он не раз напоминал о ее обещании, требовал половину ее состояния, но Варвара Николаевна, не отказывая решительно, тянула это дело. Теперь Башутину предстоял хороший случай. Он принял предложение.

— Кончится война, тогда мы можем завершить все свадьбой, а?.. — нежно проговорил он.

— Что говорить об этом? Зачем связывать друг друга?

— Как посмотрю, Варя, ты уж совсем разлюбила меня, а я, кажется, имею права… Ну… не буду! Вижу, что мне надо уступить место другому и ехать в Бухарест… Но мы все-таки останемся друзьями, если и не будем супругами, — говорил, смеясь, Башутин. — Мы ведь старые друзья, и свою дружбу я дешево не продам… Ты это знаешь, Варя… Ты женщина умная…

Она хотела назвать его подлецом, он ей был в эту минуту гадок донельзя, но она сдержала себя и заметила:

— К чему нам ссориться?..

Оба помолчали. Варвара Николаевна взглянула на часы.

— Пора удалиться!.. — промолвил он, берясь за шляпу. — И я, как опытный любовник, удаляюсь… Но только ты смотри, не забывай, Варя, что где бы я ни был, а я все буду знать. И если я рассержусь, то не пожалею никого!.. Ну, до свидания… Сегодня вечером я приеду к тебе… в последний раз… Можно?..

— Я нездорова… — едва выговорила Варвара Николаевна.

— Ты?.. Напротив, ты сегодня такая хорошенькая… И что тебе стоит в последний раз прижать к груди своего оставляемого любовника?.. Ведь в последний раз… Я приеду! — решительно сказал он, выходя из комнаты.

Варвара Николаевна со злобою посмотрела вслед Башутину и прошептала:

— Наконец-то я от него избавилась. Он поддался на ловушку!..

Она позвала Парашу и велела, чтобы закладывали карету. Когда вошел Привольский, Варвара Николаевна весело встретила юношу и, глядя на него, решила, что Башутин проведет у нее вечер в последний раз. Чего бы ни стоило, но она выйдет из-под власти этого человека.

В первый раз после смерти Орефьева она была весела и слушала признания Привольского, ласково глядя в глаза юноши… Майское солнце точно согрело ее сердце своими животворными лучами. Они гуляли в парке и смеялись как дети. Влюбленный юноша говорил такие нежные слова, каких она давно не слыхала.

Глава четырнадцатая У источника благ

На другой день во втором часу великолепный караковый рысак Борского, как вкопанный, остановился у подъезда небольшого особняка в Сергиевской улице. Борский торопливо соскочил с дрожек и вошел в подъезд. Седой благообразный швейцар в голубой ливрее встретил Василия Александровича с фамильярною почтительностью слуги, знающего себе цену, и, снимая с Борского пальто, проговорил:

— Давненько не изволили бывать у нас, Василий Александрович!

Борский любезно потрепал по плечу старика, вынул из бумажника красненькую ассигнацию, дал ее старику и спросил:

— Есть кто у Натальи Кириловны?

— Господин Красносельский, — отвечал швейцар, благодаря поклоном за подачку. — Да, надо быть, скоро уйдет… Уж он около часу сидит… Вы, Василий Александрович, по делу к Наталье Кириловне?

— Да.

— В таком разе вы изволили в хороший момент попасть. Она сегодня у нас в лучшем виде. Только что депешу получила от своего!..

Борский кивнул старику за сообщение и поднялся по мраморной лестнице, уставленной бюстами и цвета-ми. На верхней площадке его встретил солидный лакей во фраке и отворил настежь двери в залу. Из белой залы с золочеными стульями Борский прошел сперва в желтую гостиную, оттуда в другую, малиновую гостиную, поменьше, и остановился. Из непритворенной двери в соседнюю комнату доносился разговор.

Борский кашлянул.

— Эй… кто там? Входите! — проговорил из соседней комнаты резкий, несколько грубоватый женский голос.

Борский вошел в небольшую турецкую комнату.

Неслышно ступая по мягкому ковру, он подошел к полной роскошной блондинке со вздернутым носом, сочными толстыми губами и хорошо развитым бюстом. Она сидела на оттоманке, в капоте, с распущенными светло-русыми волосами, полная, белая и свежая, и лениво подняла голову при виде Борского. Она производила впечатление хорошо откормленного, роскошного, чувственного животного. На ее вульгарном лице сияло выражение сытости, довольства и наглости. Видно было, что эта женщина привыкла к роскоши, но не выросла в ней. В ее манерах сказывалось самодовольство выскочки и вульгарность добродушной прачки.