В море дьявола

Ничухин судорожно вздохнул, и ощутив под сердцем изнывающую пустоту, схватился ослабевшей рукой за переборку. Ноги тоже подкосились, но выдержали. Ближе всех к Ничухину оказался капитан, в руках у него была кастрюля, доверху наполненная чищенной картошкой. Боцман испуганно таращился из-за его плеча и медленно, словно неуверенно, размазывал отчего-то трясущейся рукой по своей обширной груди грязный пот. Кто-то что-то взбалтывал вилкой в большой эмалированной миске, да так и застыл, как на остановившемся кадре. Кто-то крошил на столе белую репчатую капусту, да так и замер с поднятым ножом, уставившись на неожиданного пришельца. А в самом центре этого столпотворения, у самой плиты, на которой что-то кипело, шкворчало и дымило, стояла уборщица — в руках она держала огромный половник и осторожно помешивала им в закопченном казане.

Ничухин снова судорожно вздохнул, чувствуя, как отпускает сердце, и судорожно огляделся. Кругом блестели ножи, вилки и ложки, белела в углу на сервировочном столе приготовленная для чего-то стопка ослепительно чистых тарелок. Неназойливо гудела вытяжка, засасывая в себя исходящий от казана густой наваристый пар, ярко мерцали лампочки индикатора нагрева плиты на щитке у двери. И все, застыв на своих местах, напуганные не меньше, чем сам Ничухин, оторопело глядели на него.

И все они больше всего походили сейчас на ЗАСТИГНУТЫХ ВРАСПЛОХ ЗАГОВОРЩИКОВ.

Тем не менее долго такое противостояние продолжаться не могло. Капитан вдруг выронил кастрюлю, и картошка брызнула россыпью по давно не мытому кафелю под ногами. Боцман отступил назад, зацепив локтем руку поварихи-уборщицы — что-то пролилось на плиту и оглушительно зашипело. Резко запахло паленым, и тут вдруг как прорвало:

Первым опомнился старпом.

— Уходи! — заверещал он вдруг не своим голосом — всегда спокойный, уравновешенный человек. — Сгинь! Вали отсюда!

Ничухин отшатнулся, словно от привидения, и больно ударился головой о притолоку. Тотчас, словно им был подан сигнал, все пришли в движение. Матрос, крошивший капусту на столе, и перепуганный до этого не менее других, вдруг изменился в лице и плакатно замахнулся на Ничухина громадным ятаганоподобным ножом.

— Проваливай!

— Паш-шёл!

— Надоело!

— САМИ УПРАВИМСЯ!

И вся эта толпа грозно стала надвигаться на ошалевшего Ничухина.

Ничухин с ужасом глядел на сверкающие ножи и вилки в угрожающе тянущихся к нему руках, перекошенные в злобных проклятиях рты, безумные глаза… С грохотом разлетелась о переборку рядом с головой Ничухина запущенная кем-то в него тарелка, кто-то схватил с мясной колоды тяжелый топор, к лезвию которого прилипли уже засохшие со вчерашней рубки куски почерневшего мяса. А боцман подкрадывался к Ничухину, скручивая длинное полотенце в плотный жгут с таким видом, словно хотел им Ничухина удушить.

И самым страшным было то, что по глазам боцмана было прекрасно видно: именно так он и намеревается поступить.

Ничухин попятился, споткнулся о комингс и вылетел назад в коридор. Бедная его голова пострадала и на этот раз, сшибив со стены слабо закрепленный огнетушитель. Тотчас дверь камбуза захлопнулась, сквозь грохот отскакивающего от переборок металлического баллона пробился скрежет яростно запираемого изнутри замка, что-то завизжало, передвигаемое по кафелю, бухнуло в двери, и Ничухин догадался, что ее ЗАБАРРИКАДИРОВАЛИ.

… Ничухин вскочил на ноги, налетел на поверженный огнетушитель, но, чудом сохранив равновесие, покрыл всю длину коридора за рекордно короткое время. Избежав еще нескольких неприятностей на крутых ступенях, он ворвался в свою каюту, заперся в ней и забился в самый дальний угол под иллюминатором, подальше от двери, как это делал он в пустой квартире в те времена, когда был еще ребенком. Происшедшее сейчас на камбузе подействовало на него куда сильнее, чем все пережитые до этого ужасы вместе взятые. Это был уже НАСТОЯЩИЙ КОШМАР, и особенно напугал его вид занесенного над ним топора. Перед глазами стояли обезумевшие лица, и Ничухин прекрасно понимал, в какой опасности сейчас находится. Про эту опасность он читал только в романах ужасов.

Это была смертельная опасность.

Экипаж сошел с ума.

Это было бы ясно и дураку.