В мире исканий(изд.1949)

— Не вполне равномерно ложится краска, — говорит.

— Ты что ж, — заявляю ему, — на собственные силы надеешься? Первые результаты есть, и достаточно. Те­перь надо привлечь на помощь ученых, агрономов, бота­ников, химиков, предположим. Они тебе сразу помогут. Ты представляешь, какое огромное народнохозяйственное значение имеет окраска деревьев на корню, в живом ви­де! А?.. Вот сейчас так и напишу…

Проходит несколько дней. Получаю уведомление: вы­езжает к нам профессор. На следующий день отправляю на железнодорожную станцию Василия Васильевича Те­рехова с машиной для встречи.

Вот я и опять говорю: пойди определи человека по внешнему виду! Входит в это же самое помещение, где мы сейчас с вами находимся, высокий, очень такой представительный человек. Выражение лица строгое, я бы сказал — даже немного надменное и очень само­уверенное. “Ну, — думаю, — сразу заметно, что профес­сор!..”

— Здравствуйте, — говорю. — Вы, наверное, по пово­ду красного дерева?

— Совершенно верно, — отвечает. — Разрешите по­знакомиться. Моя фамилия Павлинский…

Ну, я, конечно, начинаю волноваться. Усаживаю го­стя. Спрашиваю, не устал ли он с дороги и все такое прочее, и вскоре начинаю ему рассказывать про откры­тие, сделанное в нашем колхозе. Одним словом, вступаю “деловой разговор.

Профессор говорит этаким зычным голосом, немного врастяжку, вроде как бы лекцию читает. При этом сло­вами сыплет преимущественно иностранными. Вот, на­пример:

“Пигментационный процесс, сочетающийся с диссо­циацией или циркуляцией при условии конвенционных токов, не является новым в науке…”

Вы, конечно, спросите, как я мог запомнить все эти слова. Да очень просто!

— Простите, — говорю профессору, — ваши указания, имеющие огромное научное значение, мне необходимо записать, а то я забуду.

А он пожимает плечами (мол, неуч какой!) и отве­чает:

— Ну что ж, пишите!

Быстренько строчу и думаю: “Потом, мол, разбе­русь…”

— Ваш изобретатель, — продолжает профессор (при этом слово “изобретатель” произносит как-то особенно сухо), — ваш изобретатель, по моему мнению, чисто субъективному конечно, ничего не изобрел и ничего не открыл, если судить в широком масштабе мировой науки.

— Неужели, — спрашиваю, — окраска древесины ра­стущих деревьев уже где-нибудь применялась?

— Этот факт, — отвечает он, — еще не апробирован абсолютно. Но думаю, что скрупулезное штудирование фундаментальных источников даст констатацию анало­гичного или вполне идентичного случая…

Я вздохнул и опять записал.

Посылаю за Ваней Чирюлиным, находившимся в это время в лесу. “Ну, — думаю, — конец для нашего изобретателя наступил! Как он будет спорить с подоб­ным профессором! Да он, наверное, умрет тут же, как только его увидит!..” Вынул профессор какую-то толстую книжку из своего портфеля и уткнулся в нее носом.

Через некоторое время, слышу, в сенях возня какая-то. Топтание на месте. Ну, естественно, думаю — это наш Ванька упирается. Входить боится. Стесняется.

Так оно и есть! Насилу втолкнули! Остановился он посреди комнаты, весь красный, глаза потупил, дышит, как лошадь.

— Вот наш изобретатель, — говорю я профессору. — Познакомьтесь: Иван Чирюлин, колхозный столяр.

Поднялся Павлинский со своего места и сухо пожал руку.

— Образцы древесины с тобой? — спрашиваю я Чирюлина.

Молча роется в кармане. Сопит. Видно, как руки дрожат. Вынимает веточки и осторожно кладет их на стол.

Начинает профессор внимательно осматривать эти кусочки. Щурит глаза и бормочет себе что-то под нос.

— Вот это, — поясняю я, — дуб, что недавно сруби­ли… Это береза, это ольха. Их мы пока не трогали.

— Ну что ж! — говорит профессор, закончив осмотр. — По моему субъективному мнению, дерево за­метно окрашено. А вот что покажут аналитические ис­следования, так это еще неизвестно… Как вы получили такую пигментацию? — обращается он к Чирюлину.

Зная робость нашего изобретателя, стараюсь отвечать за него.

— Да… — говорит профессор, выслушав мое объяс­нение. — Примитивный процесс… Но все равно, для его научного изучения потребуется несколько лет, прежде чем он приобретет какое-либо утилитарное значение.

— Почему несколько лет? — вдруг послышался строгий голос.

Я даже испугался. Ванька Чирюлин заговорил! При этом, заметьте, этак уверенно, напористо. Куда дева­лась его робость!

Посмотрел на него профессор и говорит:

— А как вы думали, молодой человек? Ведь даже за границей подобного опыта нет!

И начинает сыпать снова мудреные слова: пигмен­тация, диссоциация, циркуляция, конвентация, неустой­чивый режим и так далее.

Смотрю я на Ваню и не верю своим глазам. Совер­шенно преобразился! Куда девалась прежняя робость! Держит себя вызывающе. Глаза горят.

— Почему вы считаете, что процесс пигментации может быть неустойчивым? — спрашивает он профессора.

И пошел!.. Откуда у него эти знания! Тоже иногда произносит слова вроде: стабилизация, циркуляция и даже диссоциация. Но большей частью говорит попросту и очень понятно.

Спор разгорается. Начинает профессор перечислять штук двадцать имен иностранных ученых.

— Тимирязева забыли. Он один всех их стоит, — говорит Чирюлин.