В мае сорок пятого

— Развяжем фрица или пускай так идет? — спросил Петька.

— Пускай так.

— Правильно, — согласился Петька и предложил покурить.

Разглядывая пепел, задумчиво произнес:

— Давно собираюсь спросить: у тебя есть симпатия?

— Девушка, что ли?

— Ну!

Семин вспомнил своих одноклассниц. Некоторые из них нравились ему — иногда день, иногда неделю, реже месяц. Потом чувство исчезало, словно его и не было. Вспомнил озорную девчонку, с которой работал до ухода в армию в ремонтно-механической мастерской. Они часто переглядывались, три раза сходили в кино, а через месяц выяснилось: у нее есть парень — солдат, она сама сказала об этом Андрею. Он огорчился, но ненадолго. Через несколько дней успокоился, встречаясь с девчонкой взглядом, улыбался ей, однако в кино не приглашал. В госпитале на него произвела сильное впечатление молоденькая медсестра с чуть раскосыми глазами. Семин пытался приударить за ней, но товарищ по палате сказал, что она замужем, познакомилась с будущим мужем тут, в госпитале, а теперь он на Втором Украинском фронте. Андрей еще никого не любил по-настоящему, хотя ему часто казалось — влюбился до гробовой доски.

Он честно рассказал Петьке обо всем этом.

— А мне нравится одна, — признался тот. — Уже три года нравится. С нашей деревни она. Вместе на ферме работали: я — скотником, а она — учетчицей. К ней многие парни, постарше меня, клинья подбивали, а она соблюдала себя. До войны была — глядеть не на что. А потом такой королевной стала, что не подступишься. Маманя удивлялась: на отрубях да капусте живем, а Маруська-то вон какая!

— Встречался с ней? — полюбопытствовал Андрей.

— Гулял, что ли?

— Можно и так сказать.

— Нет. — Петька вздохнул. — Робел. Бывало, как увижу, язык к глотке присохнет и ноги подкашиваются.

— Значит, она ни о чем не догадывается?

— Наверное. Но, — Петька приободрился, — неделю назад письмо было от младшей сестренки: Маруся-де поклон шлет, интересуется, как ты. Я намек сделал. Сестренка у меня сообразительная, сама догадается, что сказать Марусе. — Петька помолчал. — Домой вернусь — сватов к ней пошлю!

— Сразу?

— Сразу.

— А вдруг она не согласится?

Петька помрачнел:

— Тогда лучше не жить!

Семин рассмеялся. Пленные с недоумением уставились на него. Петька засопел.

— Я тебе, как другу, душу вывернул, а ты: ха-ха-ха.

— Не сердись, Петь.

— Пра-слово, не жить мне без нее!

Андрей подумал: «Маруся, наверное, присушила его по-настоящему», — и пожалел, что у него нет девушки, о которой бы он тосковал, к которой бы тянулся сердцем.

— Вот так-то, — пробормотал Петька.

— Будет порядок, как в танковых войсках! — утешил его Семин.

Солнце уже заходило. Оно висело над болотом — там, где виднелись маленькие островки, поросшие чахлыми осинками. Казалось, еще мгновение, и от соприкосновения с солнцем болото зашипит. Из глубины леса надвигался синеватый воздух. Стало прохладно.

— Весной всегда так, — сказал Петька. — Днем теплынь, а к вечеру мурашки высеиваются, — Он посмотрел но немцев и добавил: — Успеть бы до ночи доставить их.

— Успеем, — обнадежил Андрей.

Лицо у него было опухшим — он чувствовал это, — но уже не болело, а вот нога ныла по-прежнему. И особенно сильно, когда он ступал на нее. Поэтому Семин припадал на здоровую ногу, шел вперевалочку.

— Все стонет? — спросил Петька.

Андрей кивнул.

— Уже близко, — И показал на мелькнувшую среди деревьев дорогу.

Петька обрадовался, крикнул пленным;

— Чего, как телки, плететесь? А ну, шире шаг!

Дорога шла вдоль болота. Она то прижималась к нему, то отступала на несколько десятков метров в пес. Середина была изрыта копытами, в глубоких, словно маленькие траншеи, колеях темнела еще не просохшая грязь. Там, где дорога уходила в лес, деревья сплетались над ней, образуя что-то очень похожее на туннель.

Из-под земли выпирали корни со шрамами от колес.

У болота дорога была бугристой — небольшие сплюснутые кочки.

Так они прошли с километр. Потом дорога неожиданно вильнула и, вырвавшись из леса, побежала по вспаханному полю к видневшемуся у реки местечку с каменным костелом в центре, уютными домиками.

Издали все домики казались одинаковыми, но, подойдя поближе, Семин и Петька обнаружили, что среди них много ветхих, крытых потемневшей от времени и непогоды соломой. Над крышами клубились дымки. Петька потянул носом, авторитетно заявил:

— Парным молоком пахнет! Должно, только что дойка прошла.

Андрею мучительно захотелось молока. Последний раз он пил молоко в госпитале. Оно было кипяченым, и Андрей, сделав глоток, отодвинул стакан: кипяченое молоко он с детства терпеть не мог.

— Хорошо бы сейчас парного молочка с черным хлебом, — помечтал Семин.

— Сообразим! — откликнулся Петька, и Андрей подумал, что его друг в лепешку расшибется, но раздобудет молоко.

Неподалеку от местечка дорога, по которой шли ребята, влилась, словно ручей в реку, в другую дорогу, более широкую.

Немцы по-прежнему едва переставляли ноги, и Петька наконец не выдержал — двинул одного из них прикладом:

— Шевелись!