В Луганске-Ворошиловграде

Сколько боли,

сколько крови –

Это мрамор изголовья,

это свежая могила.

Но пока не для меня.

8 августа 1994 г.

г. Луганск

* * *

У зависти и корень, и язык

Длинней,

чем у степного сорняка.

Привык к успеху ты,

иль не привык –

Но с завистью знаком наверняка.

Она тебя уколет побольней

Ведь ей известно всё, всегда,

про всех…

И всё же

если нравишься ты ей,

То это значит, ты обрёл успех!

* * *

Нужны ли сегодня стихи

и эта печаль между строчек,

Когда от лесковской блохи остался лишь

лапки кусочек,

Когда между мной и тобой

Из всех интересов – бубновый,

А лозунг за нашей спиной –

Он позавчерашний, не новый,

Когда городские черты стираются,

словно подошвы.

Со временем, вроде, на «ты»,

Но только не с будущим,

с прошлым!

* * *

Не хочется спешить,

куда-то торопиться.

А просто жить и жить,

И чтоб родные лица

не ведали тоски,

завистливой печали.

Чтоб не в конце строки

Рука была –

В начале…

* * *

В. Музыке

Понять друг друга и простить –

вот в чем надежда.

Поскольку «быть или не быть»

страшит, как прежде.

Они живут не так, как мы –

они другие.

Из ночи в ночь, во тьму из тьмы,

благие

Деянья неизвестны им, и, всё же,

Терпеньем, мужеством своим

Спаси их, Боже.

* * *

Я чувствую – придется полететь.

Я ощущаю крылья за спиною.

И мой аэродром уже на треть

Готов к полетам,

как журавль зимою.

А надо мной – открытый небосвод,

Разрешены полеты

и посадки…

Когда-то было всё наоборот,

И, кажется, запреты были сладки…

* * *

Давление падает. Осень…

И бесится ветер в саду,

Гудит,

как король мотокросса,

Влюблённый в лихую езду.

И всё-таки белый халат

Земле одевать рановато.

И астры прощально горят

В просторах вишневого сада.

* * *

Увидь меня летящим,

но только не в аду.

Увидь меня летящим

в том городском саду,

Где нету карусели, где только тьма и свет…

Увидь меня летящим

Там, где полетов нет.

* * *

Толстый и застенчивый «жиртрест»,

Гордый, в той же мере, что и жалкий….

Призрак одиночества воскрес,

Выходя из школьной раздевалки.

Он меня узнал и подмигнул.

Я – в ответ, сквозь время расставаний,

Где вдоль детства - вечный караул

Из надежд и разочарований.

* * *

Он не увидел меня,

И я не узнал его.

Память вчерашнего дня

Похожа на волшебство.

И мы отразились в нём,

Волшебниками не став.

А кто говорил: «Потом» -

Вновь оказался неправ.

* * *

И даже в самый морозный мороз

Январь удлиняет свет.

Мороз – это только ближний прогноз.

А в дальнем – морозов нет.

Там ярко и жарко сады цветут,

И цвет белым светом храним…

Вдоль света и тьмы - январский маршрут,

И мы вдоль судьбы - за ним.

Из книги «История любви забытой»

* * *

Мои друзья меня не понимают.

Мы говорим на разных языках.

И между нами бывшая прямая

Внезапно превращается в зигзаг.

А раньше был язык мой

всем понятен,

Как дровосек из сказок

братьев Гримм.

Зато теперь как много белых пятен,

Когда мы слушаем и говорим.

Мы говорим: «Куда же нам

деваться?»

А слышим канонады дальний гул.

И, заменив «Товарищи»

на «Братцы»,

Пугает нас все тот же караул.

* * *

Не подсказываю никому,

Потому что и сам не знаю…

Не пойму ничего. Не пойму.

Начинается жизнь другая.

Может время стихов ушло,

Время прозы суровой настало?

Жизнь, как птица с одним крылом,

Бьется в каменной клетке квартала…

* * *

Я не хочу быть чемпионом,

И не хочу – самоубийцей.

Но всё ж знаком я с марафоном.

Мы все – немного олимпийцы,

Вот только лишнего – не надо.

Мне быть, как все, – и то утеха.

Писал ведь «Жизнь – уже награда!»

Не кто-нибудь,

а доктор Чехов.

* * *

А в море под названием «война»

Есть остров под названием «любовь».

Там ночью канонада не слышна

И там под крик «Ура!»

не льётся кровь.

Там смерть невероятна, как вчера.

Там жизнь любви равна лишь

и верна.

И, если слышится там изредка

«Ура!»,

То лишь от поцелуев и вина.

Но волны все опасней и страшней.

И тает остров в утреннем дыму.

Я знаю – «на войне, как на войне…»

Но сердцем эту мудрость не пойму.

* * *

Вновь жизнь пульсирует, как рана.

И, дёрнув за рычаг стоп-крана,

Не знаешь – что там впереди.

Какие брезжут перспективы –

Убьют нас или будем живы

И веселы, как Саади.

Глаза пугают, как двустволка,

Язык – колючий, как иголка, –

И это наш с тобой портрет.

А мы себя и не узнали,

Мы просто жали на педали,

Но скорости всё нет и нет.

Зато бывают перестрелки,

И это, право, не безделки –

Пасть, как поэт, с свинцом в груди,

Где жизнь пульсирует, как рана…

О, боже, помирать нам рано,

Когда ещё – всё впереди.

* * *

Ружьё висит и не стреляет,

Хоть пьеса близится к концу.

По площади сквозняк гуляет,

Как будто тени по лицу,

Вопросы, слышатся, советы –

Куда, зачем, откуда, как…

Как тополиный пух, билеты

По площади несёт сквозняк.

Ружьё молчит. Молчит зловеще.

Лишь гром грохочет, как в аду.

И как носильщик тащит вещи,

Тащу себя я сквозь беду.

* * *

Утеряна или нет?

Куда ни взгляни – связь.

Куда ни пойди – билет,

Куда ни ступи – грязь.

Может быть, это сон?

Может быть, зря я вплавь?

Но тёмный как сто ворон,

Вечер мне шепчет: «Явь…».

* * *

Р. Рыбникову

Останавливаются часы.

Идут ещё по инерции.

И стрелок казачьи усы

Унылы на фоне коммерции.

Завести – не хватает сил,

Или, быть может, умения.

Не везёт – значит, жизнь,

как такси.

Пора менять направление.

А стрелки часов, словно компас, –

на юг,