В ловушке любви

— Но между тем, — сказала я, — в Париже очень легко устроиться таким образом.

— Безусловно, — согласился он, словно сожалея. — Но они считают, что вы устроились иначе.

— А Юлиус, — спросила я. — Как вы думаете, Юлиус ждет от меня чего-то другого?

Он резко поднял голову и посмотрел на меня с искренним изумлением.

— Еще бы! — ответил он. — Юлиус просто вбил себе в голову завладеть вами тем или иным способом. А он не из тех, кто останавливается на полпути.

— Вы думаете, он любит меня?

В моем голосе было столько сомнений, что он рассмеялся.

— Не знаю, любит ли он вас, но расставаться с вами он не желает. Таких собственников, как Юлиус, трудно себе представить.

Я шумно вздохнула и одним махом допила свое виски. Почему так получается, что мне всегда приходиться играть роль жертвы, за которой охотятся. Нет, с меня хватит. Завтра же я начистоту поговорю с Юлиусом.

Я поставила Дидье в известность о своем решении. В ответ он поднял глаза к потолку и возразил, что это ни к чему не приведет. Мне не удастся вытянуть из Юлиуса ни единого слова. «Объяснения, — добавил он, — никогда ни к чему не приводят». Он знал это на своем опыте. И тут мы заговорили о Ксавье. В тот день я много узнала о том, насколько изощренно жестоким может быть один мужчина по отношению к другому. Большинству женщин тут было бы чему поучиться. Я слушала, и кровь стыла в жилах, когда я представляла себе ночные бары, эти джунгли, где люди предпочитали честной ссоре удары ниже пояса. Каждое имя в его рассказе звучало как угроза, ожидание как пытка, а согласие как унижение. Он употреблял в своем рассказе очень мягкие и скромные слова. Но странное дело, это не ослабляло, а наоборот усугубляло остроту его страшного повествования, Я даже подумала, что у Дидье, кажется, был такой же вкус к несчастью, как у Алана. Страдание было заключено в нем самом, а не в предмете его любви, как, впрочем, и наслаждение. Теперь я поняла, что кого бы он ни любил, мужчину или женщину, он все равно был бы несчастлив. Он ушел поздно, казалось, облегчив свою душу и успокоившись, а я уснула со стыдливым чувством обретенного душевного равновесия. Что бы там ни произошло в моей жизни, я никогда не полюблю страдания. Что бы ни случилось, но однажды обязательно наступит утро, когда я проснусь, напевая веселую песенку.

9

К сожалению, события следующего дня разворачивались не под веселый мотив моей любимой песенки, а в ритме неуверенного вальса. Привыкнув, как я уже говорила, не вмешиваться в ход жизни, я всегда опасалась решительных действий, а в этом конкретном случае тем более. Решение, принятое вечером, было в сто раз хуже для меня, чем решение, принятое, днем. Наверное, это было чистой воды предубеждение, так как ночные решения ничуть не губительнее дневных. В общем, ночь, как и утро, не разрешила моих сомнений, и на следующий день я ходила вокруг телефона, уговаривая себя в необходимости объясниться с Юлиусом. Лишь к пяти часам, вконец измучив себя, я позвонила Юлиусу и без обиняков заявила ему, что мне необходимо встретиться с ним и поговорить наедине. Он ответил, что через час пришлет за мной машину. В шесть часов я села в его «даймлер», который, к моему несчастью, повез меня в Салину. Казалось, что это местечко имело для Юлиуса важное стратегическое значение. Он сидел за тем же столиком, что и три месяца назад. Он даже успел мне заказать ромовую бабу. Наверное, если бы я позволила, он всегда заказывал бы мне во всех ресторанах грейпфрут и антрекот. И все по той простой причине, что я заказала их во время нашего первого свидания в ресторане. Я села напротив него и сначала хотела поговорить о том о сем, но потом вспомнила, что он деловой человек, что его время дорого, а я и так, должно быть, расстроила нашим свиданием массу важных встреч. Я обязана была оправдать свой неожиданный звонок.

— Мне очень жаль, Юлиус, что побеспокоила вас, — начала я. — У меня неприятности.

— Я все улажу, — уверенно успокоил он.

— Не уверена. Вот… Скажите, Юлиус, вы знаете, что люди говорят о нас?

— Мне это безразлично, — заявил он. — А что?

Я почувствовала себя полной идиоткой.

— Но вы, наверное, в курсе, что люди считают, что вы… и я…

— Ну, ну, м… что же?

Как тогда раньше, он снова начинал выводить меня из себя. Может, он был тут не причем, но вряд ли не понимал, о чем идет речь.

— Меня считают вашей любовницей, — пояснила я. — Говорят, что я ваша содержанка и что я интересуюсь исключительно вашими деньгами.

— А у меня, конечно, ничего, кроме денег, нет, — обиженно бросил Юлиус.

Вот те раз, теперь я, очевидно, должна была уверить его, что он невероятно обаятелен и мил.

— Не в этом дело. Люди действительно верят в то, что говорят.

— Что вам за дело до того, что говорят и думают другие.

Как все в этом кружке, говорившие об остальных «другие», Юлиус как бы отделял себя от них. Он ведь совсем другой — чистое сердце, высокий интеллектуальный уровень, — не имеет ничего общего с этими великосветскими клоунами.