В ловушке любви

Я встала, пожала руку одному брату, поцеловала в щеку другого и вышла с чувством собственного достоинства. Я шла домой пешком и пребывала во власти беспричинной злобы. Это злоба настолько ослепила меня, что три раза я чуть было не попала под автомобиль. В это время дня машины носились по городу так, словно с цепи сорвались. Я понемножку начала ненавидеть этот город, его низкое небо, слепые машины и вечно торопившихся прохожих. Я начала ненавидеть всех тех, кто окружал меня эти последние два месяца и до сегодняшнего дня лишь слегка раздражал меня. А теперь я даже немного побаивалась этих людей. Если бы Алан был в Париже, я бы, конечно, пошла к нему в этот вечер. Просто я хотела прочесть, пусть даже в глазах ревнивца, уверенность в своей честности и неподкупности.

Лишь один человек в этой ситуации мог спасти меня. К сожалению, этот человек был причиной сегодняшнего скандала. Это был Юлиус А. Крам. Страдал ли он тоже, видя, как люди принимают нас за любовников, и прекрасно зная, что это не так и никогда не будет так? А действительно ли он думал, что мы никогда не будем близки? Быть может, вся сегодняшняя ситуация была с его стороны хорошо рассчитаным риском? Может быть, все было основано на надежде, что со временем в силу ложного положения, в котором я находилась, и, уступив привычке и усталости, я, наконец, отдамся ему? Может быть, он считал, что таковы условия договора, который мы молча заключили друг с другом? В конце концов, если я и допускала между нами близости, то почему так же должен был считать и он. В таком случае я вела себя не очень-то порядочно. Тут я запаниковала. Но тут кто-то во мне, кто-то, очень боявшийся новых осложнений и забот, прошептал: «Ну и что же? Юлиус прекрасно знает, что между вами ничего нет. Ни разу, ни жестом, ни словом ты не давала ему повода думать иначе. И ты вовсе не должна ставить под сомнения простые дружеские отношения из-за того, что какой-то ханжа косо посмотрел на тебя в баре». Только дело в том, что уж больно хорошо я знала этот голос. Он принадлежал тому, кто уже сто раз говорил мне: «Не будем усложнять. Подождем, а там видно будет». И каждый раз я имела возможность убедиться, к каким неприятным последствиям приводил меня этот вкрадчивый шепот. Выжидательная политика еще никогда не приводила ни к чему хорошему. Нет, действительно надо было поговорить с Юлиусом и расставить все точки над «и». Пусть я буду выглядеть смешной, зато это упростит наши отношения в будущем.

Я добралась до дому, вконец измученная своей собственной совестью. Когда я открывала дверь, зазвонил телефон. Ну, конечно, это был Дидье. И не просто Дидье, а очень расстроенный Дидье. «Жозе, что произошло? Вы были совсем не похожи на себя. Я так надеялся, что Луи понравится вам, а он вдруг решил сыграть роль пещерного человека».

— Ничего страшного, — ответила я.

— Жозе, я знаю, что вы не собирались сегодня в театр. Вы сами сказали, что свободны сегодня. Вы не откажетесь пообедать со мной. Луи уже уехал, — поспешно добавил он.

Он действительно был очень расстроен. Как бы там ни было, но лучше было пообедать в его компании, чем сидеть в одиночестве, изображая из себя героиню светских фельетонов. А кроме того, я могла заодно и спросить его, что он обо всем этом думает. Правда, не люблю откровенничать, но, с другой стороны, я так давно не говорила с кем-нибудь о себе. Я попросила его заехать за мной через час. Он пришел, повосхищался моей квартирой, и мы посидели минут двадцать, беспечно разговаривая о том о сем. Я даже налила нам немного виски, а затем решительно сказала: «А теперь поехали».

Он рассмеялся очень мило, совсем по-детски. А глаза его были полны нежности. В этот момент я еще раз пожалела, что судьба отвратила его от женщин. Он был очень хрупким, тактичным и нежным. И он был моим другом. Теперь нам предстояло с ним прояснить два инцидента. Он начал со второго, безусловно менее болезненного для него. Так я узнала, что его брат, пуританин и ханжа, вовсе таковым не был. Он всегда испытывал ужас перед своей семьей и знакомыми из их круга. Он сбежал в Солонь, где жил в заброшенном доме и работал ветеринаром. И тогда я вспомнила, как во время нашего разговора от него повеяло спокойствием деревенской жизни. Я представила его большие руки на крупе лошади. Романтические мечты нахлынули на меня, но я быстро отбросила их, вспомнив, что он принял меня за содержанку. Тогда я спросила Дидье, считает ли он меня женщиной подобного сорта. Я спросила его прямо, без обиняков, так что он даже подскочил на стуле.

— Содержанкой?! — повторил он. — Содержанкой? — да вовсе нет.

— А что вы думаете о моих отношениях с Юлиусом? И что думают другие?

— Я думал, что вам плевать на их мнение, — пробормотал он.

— Ваш брат вывел меня из себя.

Не зная, куда деваться от неловкости, он потер руки.

— Что касается меня, то я знаю, что вы не любовница Юлиуса и не собираетесь ею становиться. Но люди думают по-другому. У них не хватает фантазии представить себе, что вы ведете их образ жизни и в то же время работаете ради денег в маленькой газете.