Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое…

Огладив четвероногого красавца, потрепав по холке, я дал ему немного привыкнуть к запаху нового хозяина. Конечно, можно продолжать путь и пешком: здоровье молодого царя вполне позволяло пройти с десяток вёрст без привала. Но внешнее подтверждение статуса — штука в эти времена необходимая. И верховая лошадь хороших статей для меня сейчас нужна, как знаменитый броневик для Ленина, чтобы привлекать народное внимание. Проверил затяжку подпруг, и, проигнорировав подставленные «ступенькой» руки Зернина, вступил в стремя. Толчок правой, левая слегка пружинит — и мгновение спустя я — в седле.

Оглядел сверху своих парней: усталые, закопчённые дымом от выстрелов и пищальных фитилей, на лицах — разводы от засохшего пота, бороды многих нуждаются в гребне… Но в глазах — упорная решимость. Люди с такими глазами в будущие времена будут месяцами драться в Воронеже, Соловках, Севастополе, Бресте. Пройдут от Волги до Сахалина и Калифорнии. Возьмут на штык неприступный Измаил и перейдут непроходимые Альпы. В драных шинелях, с пачкой патронов и куском хлеба из муки напополам с соломой в кармане будут уходить в Ледяной Поход, неся на плечах полоски погон и в голодные чёрные Астраханские пески — те, которые без погон, со звёздами на шапках. Поставят русский красный флаг на Полюсе и бутылками с бензином станут жечь фашистские танки под Мадридом и под Москвой. С боями откатятся к кавказским перевалам, но встанут, врастая в скалы, а потом, оттолкнувшись спиной, пройдут тысячи вёрст до Вены, Будапешта, Берлина, напоив своих коней из Дуная и Эльбы. Запустят в космос «Восток» и «Буран» и проложат через всю страну «Уренгой-Помары-Ужгород» и стальную дорогу БАМа… А потом та же решимость, погасшая было из-за кремлёвских измен, вновь вспыхнет в глазах людей с гвардейскими лентами на рукавах и старых СКСах… Пусть светит!

Отряд шёл по Замоскворечью как по прифронтовой полосе, будучи готовым в любой момент дать отпор любому противнику. Судя по распахнутым воротам в некоторые дворы и изредка встречающимся ограбленным трупам на улицах, мелкие группы освобождённых Шуйскими преступников и подстрекателей к погромам, здесь уже побывали. Но, чем дальше мы продвигались вглубь, тем реже попадались следы этого безобразия. В одном месте мы обнаружили следы небольшого побоища — если, конечно, можно назвать «следами» расстрелянные из пищалей трупы десятка антисоциальных личностей. Что характерно: не считая срезанных кошельков, покойники валялись практически не обобранными, даже оружие, среди которого были не только ножи, топоры, кистени, но и вполне себе солидные прямые мечи, с какими принято было в советском кино изображать всяческих древних богатырей, осталось валяться рядом с владельцами. Правда, ничего огнестрельного или просто дальнобойного, вроде луков, не наблюдалось — не то те, кто перестрелял эту шайку, прихватили трофеи с собой, не то нынешние покойнички «по бедности своей мелкоскопов не имели».

Миновав печальное место, мы вскоре услышали характерный шум рукопашного боя: лязг металла о металл, разноязычные проклятия и команды, вскрики поражаемых сталью людей.

— Великий Государь, дозволь поворотить вобрат? Там подале еще проулок есть, по нему к Скородому[21] и выберемся. Дольше, но твоему царскому величеству гораздо сохраннее.

Желание сотника избегать, по возможности, стычек, имея под своей командой отряд численностью в десять человек, включая самого Зернина и тщательно оберегаемого самодержца, было понятно.

Но, с другой стороны, царь, прячущийся в заулках и норовящий удрать от опасности, даже не увидев, что именно ему грозит — вряд ли будет пользоваться авторитетом у окружающих.

Ведь я сам всегда презирал «начальничков», прячущихся на войне далеко в тылу под пятью накатами блиндажей, а в мирное время просиживающих кожаные кресла в кабинетах размером со спортзал. Они отгораживались от народа адъютантами, секретарями, секьюрити, полицаями, хитрыми и несправедливыми законами — и народ их люто и вдохновенно ненавидел. И рано или поздно такая ненависть выплёскивалась: то Пугачёвщиной, то Пятым годом, то Семнадцатым…

Сейчас вот дело идет к Смуте, к очередной междоусобице, в которую подбросят огонька и поляки, и шведы. Внук рассказывал в своё время, учась в аспирантуре, что когда первые Романовы провели учёт налогов на Руси, выяснилось, что много существовавших еще при Борисе Годунове сёл и мелких городков просто исчезли. Жилища сгорели или были разрушены, а жители — кто погиб, кто сбежал, кого угнали в неволю…

— Нет, Евстафий Никитин. Там нас не ждут и не знают нашего числа. Атакуем с ходу! Но сперва предложим сложить оружие. Не дело лишний грех на себя брать, русскую кровь лить зря. А вот коли не сдадутся, тогда и бить: кровь их на них же будет.

Понял ли?

— Слушаю, Великий Государь! Твоя воля.

Несколько кратких команд, очередное перестроение, трехминутное движение между неизменными московскими заборами-частоколами — и вот перед нами место стычки.