В ледяном аду

В отсек шагнул Джон Смит. На руке у него покачивались широкие полоски черной материи, похожие на траурные повязки.

— Выглядит не очень обнадеживающе, — проговорил Давыдовский.

— Если вы хотите подышать свежим воздухом, то сейчас эта возможность вам представится. Завязывайте глаза и не вздумайте снимать повязки, прежде чем мы окажемся на месте, — заявил Смит.

— Какое место? Куда вы хотите нас доставить? — испуганно спросила Марина.

— Всему свое время, — рассудительно сказал Джон и принялся раздавать всем полоски черной материи.

Они были эластичные и достаточно плотные для того, чтобы через них ничего нельзя было увидеть. Ученые неохотно завязывали себе глаза. Джон следил, чтобы никто не жульничал и не мог хоть что-нибудь рассмотреть даже краешком глаза.

— Мариночка! — обратился Давыдовский к аспирантке. — Ты не откажешься завязать мне глаза? Рука что-то болит.

Островцова взяла полоску материи, приложила ее к голове руководителя, стянула на затылке и спросила:

— Не жмет?

— Немного ослабь узел, — попросил Михаил Павлович.

— По-моему, он нормально завязан.

— Но я же прошу.

Марина ослабила узел. Михаил Павлович тут же не преминул шепнуть ей:

— Мне просто приятно, когда ты прижимаешься к моей спине.

— Какие глупости вы сейчас говорите!

— В свете того, что с нами может произойти, я имею право быть с тобой абсолютно искренним. Ты мне нравишься.

Марина Островцова не нашлась, что на это сказать. В данной ситуации подобное признание от человека, к которому она обращалась на «вы», звучало более чем легкомысленно.

Да и Смит поторапливал:

— Чего возитесь! Пора уже выходить.

Наконец глаза у всех оказались завязанными. Давыдовский крепко держал Марину за руку и не разжимал пальцы, боясь потерять ее в суматохе.

— Не вырывайся. Будь рядом со мной. Так для тебя безопаснее, — прошептал Михаил Павлович.

Аспирантка поняла, что он прав.

Пленников не подталкивали к выходу. Им просто указывали направление, подавали руку, когда приходилось сходить с аппарели на снег. Кто-то придерживал Давыдовского за плечо и ненавязчиво поворачивал его, когда он сбивался с тропинки.

Михаил Павлович глубоко дышал. Он чувствовал, что совсем рядом море, и вскоре даже различил плескание волн. Почему-то от этого ощущения руководитель группы почувствовал себя почти свободным. Он держал Марину за руку, и это слегка кружило ему голову. Он ощущал в своей руке тонкие пальцы красивой девушки и хотел, чтобы она чувствовала его поддержку.

— Может, не все так плохо, как я говорил? — шепнул он аспирантке. — Черная полоса всегда сменяется светлой.

— Будем на это надеяться.

Молодая женщина с удивлением ощутила, что испытывает к Давыдовскому не только уважение, но и расположение. В его цинизме, в манере вести себя имелось что-то обворожительное. Говорить о глупостях в такой критический момент?.. Но почему, собственно, глупости? Что может быть важнее чувств, симпатии перед лицом опасности?

Давыдовский выражался так, словно и впрямь наступил последний день их жизни. Нужно сказать недоговоренное, попытаться подарить друг другу минуты счастья.

Море было уже совсем близко. Слышалось, как волны накатывали на гальку и шуршали ею.

— А теперь осторожней, — проговорил невидимый провожатый. — Вам предстоит забраться в лодку.

Давыдовский приподнял ногу, нащупал ею упругий борт надувной моторки, не очень умело перешагнул его и качнулся. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось выпустить руку Марины.

— Где ты? — Михаил Павлович шарил в пространстве руками.

Ему показалось, что он потерял Островцову навсегда.

— Я здесь, — раздалось совсем близко.

— Ну же, давай мне руку. — В голосе ученого чувствовался испуг.

Их пальцы соприкоснулись.

Давыдовский тут же сжал ладонь аспирантки и проговорил:

— Осторожней, тут скользко.

Марина поставила на борт ногу и, конечно же, сорвалась. Давыдовский прижал ее к себе и поставил на дно лодки. Им помогли сесть. Налетал свежий ветер. Зашуршала галька. Кто-то столкнул моторку на воду. Заурчал двигатель. Давыдовский обнял молодую женщину за плечи и прижал к себе.

— Держись рядом со мной, не пропадешь, — проговорил он ей на ухо.

Судя по звуку двигателей, группу не разъединили. Три моторки шли параллельным курсом. Шлепали под плоским дном волны. Брызги летели в лицо.

— Странное ощущение, — признался Давыдовский, уткнувшись лицом Марине в волосы. — Мне кажется, что мы просто на морской прогулке.

— Вот только глаза зачем-то завязаны.

— Хочешь, я сниму повязку и расскажу тебе, что происходит вокруг?

— И не думайте так делать. Не рискуйте. Вспомните, что произошло с другими. К тому же я и так могу все описать. Вокруг нас волны, серые от пасмурного неба. На горизонте тянутся ледники и скалы. Там и сям виднеются льдины, айсберги. Вот только непонятно, куда мы плывем.

— Не надо об этом думать. От нас пока ничего не зависит, — напомнил Михаил Павлович.

— Не знаю почему, но мне стало спокойно рядом с вами, — призналась аспирантка.

— Это хорошо. Даже очень. Это лучшее, что я слышал в своей жизни.