В лабиринте версий

– … что считать продолжение рода главной целью секса так же верно, как считать главной целью принятия пищи превращение её в говно. Хотя, и в том, и в другом случае большинство наших собратьев именно ради этого и занимаются подобными вещами, – закончил свою речь докладчик, – перерыв.

Трубопроводов с удовольствием поднялся на ноги. Задница болела и молила об отдыхе. Позади остались полдюжины семинаров, один идиотичней другого. И чем маразматичнее был семинар, тем дороже он стоил.

– Считающие себя умными идиоты не скупятся, когда дело касается знаний на уровне откровения, – прокомментировал Ты, записывая Трубопроводова на этот семинар.

– Но, зачем эти деньги трачу я?

– За тем же.

Трубопроводов хотел уже обидеться на друга, но тот пояснил:

– Эти семинары, как и средняя школа, действительно учат тех, кто понимает, как надо учиться. И, если одни в школе только разбазаривают время, а другие зубрят никому не нужную чушь, то третьи проходят прекрасный психологический тренинг общения, который впоследствии помогает им занимать достаточно высокое положение в обществе и добиваться неплохих результатов в жизни. Наблюдай за происходящим. Согласись, все эти люди, а многие из них считаются интеллигентами, имеют высшее образование, а то, и два, считают, что постигают Истину в её самом сокровенном смысле.

Попробуй сказать им, что всё это чушь, и, как знать, возможно, эти слова станут твоими последними. Людям свойственно защищать и лелеять багаж собственной глупости. Для них это – Святыня, за которую они готовы не только убить (большинство из нас от убийства отделяет лишь страх наказания), но даже умереть. Смотри, насколько они смешны в своем поклонении глупости, и помни, что каждый раз, когда ты пытаешься поклониться чему-то как Истине или Святыне, ты пополняешь их ряды, так как Истина – это лишь совокупность наиболее значимых человеческих заблуждений, а Святыня – дитя человеческой глупости. Почему?

Да потому, что ничто разумное или полезное не нуждается в ореоле святости. Да, и «Истина как таковая» доступна лишь напыщенным глупцам и проповедникам, среди которых немало и циничных шарлатанов.

После второго семинара Глория, несмотря на риск, вернулась к себе в Мелиополис. Трубопроводов искренне по ней скучал, но Мелиополис его к ней не пускал. Казалось, тот контакт, который возник у него с этим городом, навсегда разорван. Это было грустно, так как Трубопроводов достаточно сильно привязался к Глории.

В коридоре Ты с умным видом приставал к вышедшим хоть немного размяться слушателям. Увидев Трубопроводова, он стремительно направился в его сторону.

– Подпиши, – сказал Ты, всучив приятелю лист бумаги и ручку.

– Что это?

– Открытое коллективное письмо руководителям всех конфессий, призывающее канонизировать Ирода.

– Это еще зачем? – удивился Трубопроводов.

– Ирод был тем редким царем, который показал нам, как должно поступать с детьми. Особенно там, где людей стало до омерзения много. Представляешь, мы стоим на грани самоуничтожения в результате перенаселения планеты, а всякие дебилопатриоты призывают нас рожать! Кстати, помнишь Сигизмунда Соевича? – сменил он тему.

– Не очень, – ответил Трубопроводов, у которого в голове давно уже царствовал винегрет.

– Это хозяин дома с великолепным сортиром. Ты должен его помнить.

– Сортир помню, а дом и хозяина – нет.

– Вспомнишь. Завтра в 9 утра мы должны быть у него.

– А семинар?

Ты посмотрел на друга, как на идиота.

В вагоне шестичасовой электрички было практически пусто: кучка сельскомазохистов-дачников; несколько торговок с грязными мешками и сумками, набитыми, якобы, выращенными в собственных садах и огородах овощами; штук пять рыбаков и парочка пролетариев[20] злобного вида. Последние добавляли к запаху гниения, обильно источаемому сумками, свой классовый аромат принципиально не мытых тел. Что поделать, если их классовому самосознанию претит все чистое и разумное или выходящее за рамки матерного жаргона. Трубопроводову хотелось спать, но холод, погода резко испортилась, не способствовал приходу сна. Всю дорогу Ты молча смотрел в окно, оставив друга наедине со своими мыслями. А мысли его были невеселыми: он скучал по Глории.

Наконец, электричка остановилась на, практически, безлюдной станции, и друзья выбрались на свежий воздух. Кроме них, на перрон вывалилась старуха с грязным мешком.

– Внучки, вы не поможете донести? – спросила она заискивающим голосом.

– Мы не говорить по-русски, – ответил Ты с каким-то ужасным акцентом и, схватив Трубопроводова под руку, потащил его по направлению к нужному дому.

Там друзей ждал потрясший их до глубины души сюрприз: сортир, тот самый сортир, который смело можно было бы отнести к национальному достоянию, был стерт с лица земли. На его месте торчало чахлое деревце, вокруг которого всходила петрушка.

– Во, бля! – только и смог сказать Ты, ошалело посмотрев на Трубопроводова.

В ответ тот лишь развел руками.

На всякий случай, сверив адрес, Ты постучал в дверь.

– Иду-иду! – услышали они знакомый голос.

Лязгнув засовами, открылась калитка.