В лабиринте версий

– В «Зале исторического бессилия» Максим Максимович собрал восковые копии той дичи, от которой, к огромному сожалению, его отделяла самая непреодолимая на сегодняшний день преграда: время. В этом зале собраны восковые копии таких прекрасных экспонатов, как Гитлер, Сталин, Наполеон, Чингисхан, Тамерлан, Ленин, Марат, Робеспьер, – называя имена, она указывала на них лазерной указкой, – другими словами, этот зал посвящён историческим подонкам, то, есть, тем подонкам, которых мерзавцы от истории нарекли великими полководцами, завоевателями, императорами, или святыми и пророками, крестителями, основателями религий… вместо того, чтобы назвать их своими именами. Всех этих людей объединяет кровь, моря крови, которые они пролили ради своих имперских амбиций, ради религий или других химер, оплаченных жизнями множества невинных людей. По мнению Максима Максимовича, все они заслуживают суда и казни, пусть, даже, посмертно исторических.

– Подожди, неужели, ты хочешь сказать…

– Как вы уже догадались, Максим Максимович охотился только на двуногую мразь, – перебила обалдевшего Трубопроводова Лайма, – и следующий зал посвящен трусливо– городской мрази, которую Максим Максимович всегда отстреливал с особым удовольствием. К сожалению, эта мразь умудряется вонять даже после соответствующей таксидермической процедуры, поэтому для хранения пригодны лишь головы трофеев, да и то нам постоянно приходится проводить их химическую обработку. Надеюсь, неприятный запах не испортит вам удовольствие лицезрения этих трофеев.

В зале воняло туалетом, карболкой и еще чем-то, блевотно-тошнотворным. Трубопроводов не мог понять, чем. К горлу сразу же подкатил комок, но Трубопроводову удалось сдержать приступ тошноты. Зал был огромен, и все стены в несколько рядов были увешаны человеческими головами. Глядя на них, было трудно поверить, что всех этих людей выследил и убил всего лишь один охотник за каких-то пять лет.

– Впечатляет? – с почтением в голосе спросила Лайма.

– Неужели Максим Максимович сам их всех пострелял?

– Не верится, правда?

Трубопроводов согласно кивнул.

– Самую многочисленную группу среди этих экспонатов составляют охотники на ворон. Вторую группу занимают душители собак и кошек, включая и тех подонков, которые совершенно безосновательно называют себя сатанистами. Третью составляют все остальные любители безнаказанно мучить или убивать. Как вы уже поняли, в этом зале представлены те, кто убивает ради самого кайфа убийства. От убийства себе подобных большинство из них останавливает лишь страх наказания, от которого трепещут их отвратительные смердящие душонки. И то, что таких не сажают в клетки на цепь, говорит лишь о том, что и мы, общество, все ещё, недалеко ушли в своем развитии от подобной мрази.

В следующем зале пахло сигарами, водкой и дорогим коньяком. Несмотря на его скромные размеры, было просторно. Там скучали всего несколько экспонатов. В основном, это были великолепные чучела сановитых государственных держиморд, считающих себя хозяевами земли. Этакая начальствующая мразь, расстреливающая с вертолетов десятками редких животных или же, чуть ли не в упор, убивающая специально пойманных заранее зверей. Внимание Трубопроводова привлекла карикатурно-американская семейка. Папа, мама, сыночек и две дочки. Все бочкообразной формы.

– А эти как сюда попали? – удивился Трубопроводов, – на охотников они не тянут.

– Это одни из тех туристов, которые обожают посещать ресторанчики, где публика жрет свежие мозги собственноручно забитых молотками обезьян, – пояснила Лайма.

В последнем зале было несколько сутенеров, пара торговцев детьми, несколько религиозных фундаменталистов и с десяток матерых скинхедов.

– К сожалению, эти находятся под негласной охраной государства, – сказала Лайма, указывая на бритоголовых подонков.

Трубопроводов не отреагировал на эти слова. Как и любой нормальный человек, он ненавидел фашистов, но выставка его достаточно утомила. Он мечтал о чашке кофе в буфете с каким-нибудь бутербродом или булочкой. Но музей был закрыт и ни о каком буфете не могло быть и речи.

– Вот и все, – сказала Лайма, выпуская Трубопроводова из последнего зала, – надеюсь, вы остались довольны прогулкой.

Выйдя из зала, Трубопроводов замер с открытым ртом. Он готов был отдать голову на отсечение, что всё время они шли по прямой в одном направлении, и, когда перед его взором предстала уже знакомая прихожая с гардеробом и столом экскурсовода, он испытал нечто похожее на дзенское просветление.

– А это наш последний сюрприз, – рассмеялась Лайма, – так сказать, на память.

– Такое, уж точно, не забудешь, – пробормотал, приходя, понемногу, в себя, Трубопроводов.

– Ваши вещи, – Лайма, одним разом, вывалила на стойку всё его барахло, – приходите еще.

– Непременно, – пообещал Трубопроводов.

Приведя себя в порядок, он вышел из музея.