Кто-то с необычайным пафосом, словно очередную велеречивую оду Родине, декламировал Баркова, причем, не его малоизвестные современному читателю переводы Горация. Голос был женский, немного дребезжащий, но не настолько, чтобы вызывать отвращение. Когда, вслед за звуковой дорожкой, настроился и видеоряд, Трубопроводов увидел взлохмаченное существо, предположительно, женского пола. Росту эта, ориентировочно, дамочка была метра полтора, не больше. Её худое, даже на взгляд модельеров той самой ориентации, тело было облачено в деловой костюм, из-под короткой юбки которого выглядывали волосатые, как истинно грузинская грудь, босые ноги минимум 43 размера. Баркова она декламировала по памяти.
Декорацией всему этому служила большая прихожая с настоящим театральным гардеробом, столом гида-экскурсовода, на котором сидела по-турецки волосатоногая леди. Заканчивалась прихожая огромными дверями с вмонтированным в них металоискателем. На дверях значилось: «Вход». Правда, все эти детали Трубопроводов увидел значительно позже. Уставившись на даму, он, забыв, от удивления, об элементарной вежливости, спросил:
– Ты кто?
– Я – ночной домовенок Лайма, – ответила она, совершенно не удивившись вопросу возникшего из ниоткуда Трубопроводова, – присматриваю здесь за порядком. А вы, наверно, пришли на экскурсию.
– На экскурсию? – удивился Трубопроводов.
– Но, не грабитель же вы? – с надеждой в голосе спросила Лайма.
– Зачем грабитель? Никакой я не грабитель.
– Экспонатом или работником музея вы тоже не являетесь?
– Нет.
– Значит вы – посетитель.
– Все правильно, – обрадовался Трубопроводов такому решению вопроса.
– Музей, правда, закрыт, но я могу устроить вам настоящую экскурсию.
– Буду вам очень признателен, – перешел на «вы» Трубопроводов.
– Экскурсия стоит полтора кредита.
– У меня только это, – сказал Трубопроводов, доставая из кармана камзола увесистый кожаный мешочек тонкой работы с золотым песком.
– Мы принимаем любую валюту, – оживилась Лайма.
– Тогда отмерьте, сколько нужно, – сказал Трубопроводов, одновременно передавая Лайме кошелек.
Достав из стола небольшое зеркальце, Лайма высыпала на него немного золотого порошка. Затем, ловко сконструировав из него дорожку пластиковой карточкой с фотографией и именем какого-то сотрудника, аппетитно втянула золото носом через трубочку для коктейлей.
– Теперь можно переходить к делу, – весело сказала она.
В глазах Лаймы появился золотой блеск.
– Подойдите сюда, – попросила она, ловко соскочив со стола и легко перепрыгнув через гардеробную стойку, – сдайте, пожалуйста, верхнюю одежду, а, также, все металлические, колющие и режущие предметы.
Немного поколебавшись, Трубопроводов выложил на стойку оба пистолета и кинжал. Далее на стойке оказалась шпага в относительно скромных ножнах, видавшая виды треуголка и походный камзол. Последний Трубопроводов снял, не зная, является ли он верхней одеждой. Немного подумав, он отстегнул украшенные позолотой шпоры.
– Благодарю вас, сударь, – сказала Лайма, вручая Трубопроводову номерок.
Повторив свой трюк перепрыгивания через стойку, она заняла стартовую позицию возле металоискателя и голосом профессионального гида начала свою речь:
– Несмотря на солидный вид, увлекательную историю и вековые традиции Музей Охотничьих Трофеев был открыт 7 марта 2001 года, то есть ровно пять лет назад, день в день. В тот незабываемый мартовский день Максим Максимович, подобно Энди Уорхолу, представил на суд публике совершенно пустые стены. И, вот теперь, всего через пять напряженных лет, музей Максима Максимовича по праву считается одним из лучших охотничьих музеев. И это без учета того, что все свои экспонаты Максим Максимович добыл собственными руками.
Трубопроводов поморщился. Он терпеть не мог охотников, браконьеров и прочих, пользующихся безнаказанностью, убийц и живодеров.
– Что-то не так? – спросила Лайма.
– Ненавижу, когда убивают животных, особенно, когда это делают ради бахвальства.
– Вот и Максим Максимович тоже не любит, когда убивают ради забавы.
– Он что, фотохудожник, или я чего-то не понимаю?
– А для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, прошу вас пройти непосредственно в первый зал, или «Зал исторического бессилия».
Грациозно распахнув перед Трубопроводовым двери, она пропустила его вперед.
– Это что, музей восковых фигур? – удивился Трубопроводов.