В лабиринте версий

ИСТИНЫ НЕТ! ЕСТЬ ТОЛЬКО ВЕРСИИ, – вспомнил Трубопроводов, но вслух не сказал. После откровений в отделении милиции он решил больше молчать.

– Надеюсь, ты не откажешься посетить наш молельный дом? – поинтересовался Банько после того, как трапеза была окончена.

– До пятницы я совершенно свободен.

– Вот и отлично.

Спустя каких-то сорок минут они уже были на окраине города в районе, где жили далеко не бедные люди. Молельным домом оказался огромный дом с гектаром земли вокруг, охраной и электронными средствами слежения. Внутри шла работа: какие-то люди собирали и упаковывали компакт-диски, брошюры, листовки…

– Вот настоящий бог нового поколения, – сказал Банько, беря один из компакт-дисков, – игра!

Он преклонил перед диском колени.

– Ничто не обладает столь завораживающей властью, даже порнуха и наркота. Ежегодно мы покупаем лицензию на производство ряда наиболее популярных игр. У нас всё законно, кроме маленькой шалости. Мы дорабатываем игрушку так, что её воздействие на мозг включает поиск экстаза. Конечно, кто-то остановится на наркотиках или отправится в церковь, что, с точки зрения развития осознания, едино. Но будут и те, кто сумеет прорвать эту паутину и сможет найти след Богини.

– К Богине нельзя прийти, – продолжила Глория, – ей не нужны поклоны, пресмыкание или жертвы. Её вечные спутники Смех и Экстаз, и она сама выбирает возлюбленных.

– Богиня не ищет масс, – вновь заговорил Банько, – ей претит обожание черни. Её путь – это путь экстатической любви с теми, кто может сравниться с ней в познании экстаза.

– Богиня сама выбирает себе возлюбленных, – вновь повторила Глория.

Послышался звук, как минимум, сотни колокольчиков.

– Время дневной молитвы, – пояснил Трубопроводову Банько.

Они поднялись на второй этаж дома, в молельный зал, который был совершенно пуст. Вдоль стен, в метре друг от друга, стояли унитазы. В зал заходили люди и занимали места возле унитазов. На их лицах было выражение почтения.

– Мы возвели в ранг священнодействия акт, который поборники греха серьезности способны делать лишь наедине с собой. Мы же относимся к акту дефекации, как к одному из наиболее важных священнодействий. Конечно, если обстоятельства того требуют, можно возносить эту молитву и наедине, в личном и, даже, в общественном туалете. Последнее, правда, несколько затруднительно. И первое, что делает истинно верующий, входя в туалет – преклоняет колени перед унитазом, в котором он видит Золотой Трон Богини.

– Пав перед Троном ниц, истинно верующий читает следующую молитву, – продолжила Глория, когда все, как по команде, встали на колени перед своими унитазами.

– О, величайшая из насмешниц, Единственная Богиня Лжей! Склоняюсь ниц перед Троном сиим и прошу тебя о благословении величайшего из деяний, ради которого и был сотворен, по воле твоей, человек. И пусть этот дар дойдет до страждущих, как до меня доходят дары других слуг твоих.

Прочитав хором молитву, истинно верующие торжественно воссели на свои унитазы и принялись совершать свое Великое Деяние. Молельный зал наполнился ароматом Истины, сдобренным запахом молельных пилюль. После того, как священная вода смыла все следы Великого Деяния, верующие вновь пали перед Тронами ниц и принялись читать молитву: Благодарю тебя, о величайшая из насмешниц, Единственная Богиня Лжей! Благодарю тебя за этот стул, за еду, без которой не было бы моего дара, за жизнь, и за трон твой, милостиво данный нам ради Великого Деяния.

После молитвы Банько занялся какими-то делами, оставив Трубопроводова наедине с Глорией, которая, воспользовавшись моментом, затащила его в одну из спален. К сожалению, я не умею описывать любовные сцены. Те выражения чувств, которые вполне естественны наедине с возлюбленной или возлюбленным, выглядят бледно или пошло при попытке перевести их в слова для публичного прочтения. Те же сцены, которые наиболее удачно выглядят на киноэкранах или на страницах книг, при попытке воспроизвести их в реальности, тоже превращаются в жалкое подобие. Поэтому я не стану извращать любовь словами.

После проявлений нежности и страсти влюбленные погрузились в глубокий, сытый сон, который бывает только после подобной любви…

Проснулся Трубопроводов от собственного крика, заглушавшего тихий голос Жрицы Вали.

– Беги, – шептала она, – беги, как можно быстрей.

Трубопроводов очнулся у себя в комнате с пачкой сигарет в руках. Часы показывали 17–00 – только что закончила звучать нота «фа». Все события последних месяцев, начиная со спровоцировавшего их разговора с Валей, оказались ничем, фикцией, игрой воображения. Он, вдруг, понял, что вся его жизнь была говном бродячих собак, пустой тратой времени, и только несколько месяцев, которые он прожил в собственном воображении, были действительно жизнью, несмотря на всю свою видимую абсурдность. Вернувшись в реальность, он, словно бы, умер или выблевал душу на ковер…