В лабиринте версий

– И что? – спросил Трубопроводов.

– Знаешь, почему маньяков, которые, несомненно, являются психически больными людьми, судят как вменяемых? – ответил вопросом на вопрос Банько, – общество, попросту, не позволит признавать их невменяемыми. Такие люди должны быть строго наказаны, и, если вместо электрического стула или, хотя бы, постоянного места жительства в тюрьме их будет ждать лечение в комфортабельной психушке, люди устроят бунт. И будут, в принципе, правы. Примерно так же обстоят дела и с паранойей. Возьми любую идеологию, любую великую идею… Чем ярые сторонники или противники чего-либо отличаются от параноиков? Только тем, что сверхценное содержание их бреда является социально приемлемым или, даже, культивируемым.

Социально приемлемая паранойя – это тот загон, в котором наши пастыри держат свои стада двуногих овец. Нам, с самого детства, пытаются навязать бред, будь то бред патриотизма, религиозный бред, бред нравственный, бред духовный… и так далее. Мы живем в мире культивированного паранойяльного синдрома, и, даже, более того, тех, кто не хочет страдать паранойей, обвиняют во всех грехах. Кто такие патриоты-революционеры, социальные борцы, террористы, религиозные фанатики, скинхеды и прочая сволочь? Параноики, и нас все глубже засасывает в эту зловонную жижу.

Материализация великих идей – это наш ответ всеобщей паранойизации. Мы хотим, чтобы любой человек мог, практически, бесплатно, получить любую из этих идей в виде ректальной свечи, чтобы на досуге с друзьями или, наедине с собой, засунуть её себе в жопу, где ей, собственно, и место. В зависимости от характера идей наши свечи будут вызывать ощущения от легкого зуда до боли, тошноты и поноса. Хочешь узнать, что такое гуманизм, патриотизм, национал-социализм, фашизм, нравственность, ислам, христианство, буддизм, и так далее – прими свечу.

– Я, конечно, извиняюсь, но мне это кажется забавной эпатажной выходкой, не более. И, кроме негодования…

– Эта выходка, по своей сути, является одним из методов отделения зерна от плевел. Запущенные параноики начнут лаять и брызгать слюной. Особо ярые сожгут с десяток машин и разграбят дюжину магазинов. Но что они могут дать, эти негодующие фанатики, поклоняющиеся демону пафоса и серьезности, требующему от нас превратить собственную жизнь в пошагово расписанный ритуал собственных похорон? И дело даже не в том, что они хоронят себя заживо. Они пытаются заживо похоронить и нас, а, лично я, ещё умирать не собираюсь. Мы же пытаемся открыть людям тайну, за одно знание о существовании которой раньше ждала неминуемая смерть: любовь бога – это любовь владельца похоронной компании к своим клиентам. Мы ищем тех, кто вместе с нами способен вернуться в лоно истинной веры: веры в Богиню, чьи атрибуты – смех и экстаз. И мы делаем все, чтобы отречься от греха серьёзности, за которым, если разобраться, стоят все наши беды и горести…

– Приехали, – прервал он свой словесный поток, остановившись возле, довольно-таки. дорогого ресторана.

Швейцар попытался, было, преградить им путь, но Банько, дерзко глядя ему в глаза, произнес голосом короля, путешествующего якобы инкогнито:

– Нас ждет столик.

И действительно, столик был заказан. Несмотря на то, что внешний вид компании, мягко говоря, выходил за рамки формата ресторана, замечания им сделать никто не посмел. Трубопроводов сделал вывод, что Банько – либо, косящий под босяка, сын каких-то шишек, либо – с ним не хотели связываться.

Прежде, чем приступить к пище, Банько достал из кармана, похожий на портсигар, серебряный футляр тонкой работы, в котором лежали небольшие пилюли янтарного цвета. На крышке портсигара была эмблема: 691. Причем 6 и 9 образовывали нечто похожее на символ инь-ян, а единица создавала перпендикуляр к образованному ими кругу. Банько с Глорией взяли по одной пилюле.

– Будешь? – предложил Банько Трубопроводову.

– Что это?

– Молельная пилюля.

– Пожалуй, я воздержусь.

– Насиловать тебя мы не будем, – с недоброй улыбкой произнес Банько и убрал портсигар в карман.

– Глория говорила, что ты познал уже милость Богини? – спросил Банько, ловко разделывая свой бифштекс.

– В какой-то степени, – ответил, после незначительной паузы, Трубопроводов.

– И Богиня открыла тебе свое имя?

– Увы, – Трубопроводов развел руками.

– Истинное имя Богини – Богиня Лжей. Она ткет свое покрывало истины, которое и есть мир-который-мы-знаем.

– Так, что же, истина – это ложь? – удивился Трубопроводов.

– Все есть ложь, – хором ответили Банько с Глорией, – и это тоже.

– Как и то, что у Богини есть имя, – дошло вдруг до Трубопроводова.

– Изучая историю Истины, – вступила в разговор Глория, – мы видим, что под этим именем превозносилась любая чушь. И чем благоговейней и пафосней звучали Слова Истины, тем большей хренью оказывались они на поверку. Люди довели Истину до того, что её синонимом стала По. ень, причем, тоже с большой буквы.

– Поэтому, отрекаясь от Истины, мы поклоняемся Лжи, – вторил ей Банько.

– И это тоже ложь, – закончила речь Глория.