В лабиринтах судьбы

Письма от них приходили редко. Отец всю жизнь не любит бумагу марать, а мать отвечала лишь после того, когда получала весточку. От жены – ни слова. Сергей не сообщал ей свой адрес и запретил родителям делать это. К своему стыду, а может, и к радости, очень скоро стал забывать Катерину. Удивляясь столь быстрым переменам в себе, стал размышлять: действительно ли он любил Катю? Может, ошибался в своих чувствах, когда произносил слова признания в любви к ней? Почему за шесть месяцев разлуки с женой, она не приснилась ни разу? Чем это можно объяснить? Подсознательным отторжением за измену? Ответа на этот вопрос не нашлось. Зато дочь Анютка, наоборот, вспоминалась довольно часто. Приходила во сне даже тогда, когда он, смертельно уставший, падал в кровать. Как говорят в спецназе, засыпал при падении. Двадцать второго февраля ей исполнится шесть лет.

«Сегодня пятнадцатое, ровно через неделю», – отметил про себя Сергей.

Всплыл в памяти её прошлогодний день рождения. Тогда он обронил нечаянно, что пять лет – это первый её юбилей. И чуть не пожалел о своих словах. За две недели до радостного события Анютка стала спрашивать:

– Папуля, а когда наступит мой юбилей?

Широко открытые зелёные глаза вопросительно смотрели на отца. Он отвечал:

– Скоро. Будильник должен разбудить меня на работу пятнадцать раз. Потом он прозвенит для тебя и напомнит о дне рождения.

– Зачем ты меня обманываешь? – удивилась дочь. – В выходные дни будильник не звонит, значит, он будет будить тебя не пятнадцать раз, а меньше.

– Ты права, дочка. Про выходные я как-то не подумал. Получается одиннадцать раз.

– А как он напомнит? – спрашивала дочь, не понимая.

– Прозвенит утром и скажет: «С днём рождения, Анюта. Сегодня тебе исполняется пять лет».

– Но он не умеет говорить.

– В этот день ты поймёшь его будильничий язык.

– Хорошо, папочка. Я буду считать эти дни на палочках.

– А ты умеешь считать до пятнадцати? – спрашивал Сергей дочь.

– Умею. Слушай.

Она принималась считать на пальчиках, пропуская несколько чисел.

– Э-э, так не пойдёт, – останавливал он её. – Если так считать – день рождения наступит раньше.

– Ну и пусть. Вы с мамой быстрее вручите мне подарки.

Катя и Сергей смеялись от души над своим чадом. Сквозь смех разъясняли поочерёдно, что так поступать нельзя. Анютка внимательно слушала, кивала головой и неожиданно спросила:

– Что такое юбилей?

– Ну, это пятая годовщина твоей жизни, только более значимая, чем обычный день рождения.

– А что такое годовщина?

– Дата, показывающая, что прошел год, и ты стала взрослее, – пытался ответить Сергей доходчиво.

Подобная дискуссия повторялась изо дня в день, две недели, пока не наступил долгожданный день рождения.

Было это всего лишь год назад. Сейчас этот срок воспринимался целой вечностью. Сергей скучал по дочери и мучился её потерей.

«Если я оставил жену навсегда, то Анютка, естественно, будет жить с ней. Мне же, в лучшем случае, остаётся надеяться на редкие встречи с дочерью. А будут ли они, эти встречи? Когда я ещё вернусь? Да и вернусь ли вообще? А вдруг вернусь инвалидом, что тогда? Нужен ли Анютке такой отец? Стоп! С чего ты, Серый, решил, что Катерина с дочерью будут ждать тебя? Может быть, они уже не живут в посёлке? Взяли и укатили с Небаскиным подальше от Чусового. Ты же не оставил жене никакого шанса на прощение. Чего же ты хочешь после этого? Катерина – женщина свободная сейчас. Очнись, Серый! О чём ты сейчас думаешь? Всё. Хватит растирать под носом сопли»!

Колонна внезапно остановилась, и Сергей очнулся от размышлений. Сидевший рядом боец поморщился, как от зубной боли. В его наушниках слышался сильный треск.

– Что там? – спросил Жигарёв солдата.

– Остановка на обед. Можно сойти с брони, перекусить и оправиться. Кухня разворачиваться не будет.

Экипажи неторопливо спрыгивали с брони, закуривали и делали замысловатые движения, разминая затёкшее тело. Присаживались, кто где, и вспарывали ножом банки с кашей или тушёнкой, тянулись к термосам с горячим чаем. Укрыться было негде и всё здесь происходило одновременно: ели, пили, курили, смеялись, ругались, сидели на корточках, справляя нужду, механики осматривали машины. Один из бойцов, стесняясь справить нужду на виду у всех, сокрушался:

– До гор рукой подать, ё-моё, дотерпели бы. Там хоть валуны и кусты есть. А тут и задницу пристроить негде, садись на показ всем.

– Дурак! Боишься, что ветер насифонит в отверстие? Прыщами покроется твоя бледная красавица? А то, что душман распишется на ней из «калаша», ты не подумал? Навалить не успеешь, как к Аллаху отправишься вместе с г…!

– Ну да! – не соглашался солдат. – В этом районе «духи» не появляются, сам слышал.

– От них самих? – подтрунивал старослужащий. – Или по рации передали?

– Да пошёл ты… – выругался первый и принялся стаскивать штаны.

Отработанная пища требовала выхода.

Обед с перекуром длился недолго. Послышалась команда: «По машинам»! Механики заводили моторы, прапорщики ругались и что-то кричали. Рык первых взревевших машин заглушал их голоса и они, плюясь и матерясь от злости, взбирались на броню.