Господин Ботен очень спешил вернуться. Я не мог взять в толк, куда он так торопится, пока мы не подошли к Най — Янгу и я не увидел, что на пляже образовалось что–то вроде импровизированного рыбного рынка. У берега становились на якорь длиннохвостые лодки с уловом, а на песке, там, где раньше были рестораны, уже появилось несколько столов и стульев. Остров возвращался к жизни.
Тесс сидела под навесом, который я для нее построил, и раздавала бутылки с водой всем, кто к ней подходил. Оставшиеся поддоны мы перенесли на пляж и сложили штабелями. Их оказалось так много, что они служили сиденьем не только жене, но и Киве, Рори, Чатри и Кай.
Когда мы подошли к берегу, господин Ботен заглушил двигатель. Мы спрыгнули в воду и принялись вытаскивать на песок лодку, в которой билась пойманная рыба, сверкая серебром в кристально прозрачном солнечном свете.
Среди тех, кто продавал и покупал рыбу, я заметил несколько знакомых лиц. Однако многих недоставало, и я подумал, что след от случившегося не изгладится никогда.
Пока господин Ботен раскладывал перед покупателями наш улов, я поднял руку и дотронулся до цепочки с амулетами, благодаря небо за то, что моя семья цела и невредима. Внезапно я застыл, пораженный цветом собственной кожи.
Я только сейчас заметил, что из белой она превратилась в коричневую.
Торговля шла далеко не так бойко, как обычно. Рыбы осталось еще много — с избытком хватит нашим семьям на ужин. Мы собрали ее и отправились домой.
— А что вы строили, когда жили в Англии? — спросил господин Ботен.
— Дома, — ответил я, — коттеджи и многоэтажки.
— В одиночку?
— Нет, у меня были подручные. Но все мы строили жилье для людей.
Господин Ботен кивнул.
— А сможете вы построить ресторан, если я буду вам помогать?
Я задумчиво посмотрел на него.
— Да, — ответил я наконец, — смогу.
Мы поднимались по склону зеленого холма. Солнце в фейерверке багрянца и золота садилось над Андаманским морем, таким голубым и неподвижным, что оно казалось нарисованным.
В конце желтой грунтовки стоял большой черный «БМВ». Было слышно, как в соседском доме кричит по–тайски какой–то мужчина. Ему спокойно и рассудительно отвечала госпожа Ботен.
— Мой сын, — сказал господин Ботен, и я вспомнил лицо, которое видел на многочисленных фотографиях. — Хочет забрать нас к себе в Бангкок. Говорит, здесь слишком опасно.
Господин Ботен остановился — наверное, не хотел заходить в дом и ввязываться в спор. Он знал все аргументы, которые приведет его сын, и так же твердо знал, что они с женой никогда не оставят Най — Янг ради большого города на севере.
— Вашего сына можно понять, — заметил я. — Он за вас волнуется.
Господин Ботен покачал головой:
— Это наш дом, и мы остаемся. Как и вы.
20
На следующий день мы отправились на юг — туда, где над видневшимися вдали холмами висела пелена дождя.
Господин Ботен сидел за рулем пикапа, я рядом с ним, остальные — в открытом кузове: Тесс, Кива и Кай расположились вдоль одного борта, Рори и Чатри — вдоль другого. Тесс держала на коленях весь скудный багаж чао–лей — две маленькие сумки, по которым сразу становилось ясно, чем увлекались мои дети пару лет назад. На одной была суровая Гермиона Грейнджер на фоне Хогвартса, на другой — большеглазый детеныш снежного барса.
Маленькие, жалкие сумки. Но даже их не удалось заполнить доверху, ведь у Кай и Чатри не было ничего своего — только то немногое, что дали им мы. Маловато, чтобы начать новую жизнь, подумал я, и сердце у меня сжалось.
— Моя жена хотела учить их английскому, чтобы они смогли лучше устроиться в жизни, — сказал я, обращаясь столько же к себе, сколько к господину Ботену.
Старый таец глянул в зеркало заднего вида.
— Со своими им будет лучше, — ответил он и энергично кивнул, словно тут не могло быть никаких сомнений.
Однако меня он не убедил.
— Если бы они хорошо говорили по–английски…
— Ваша жена — добрая женщина, — перебил господин Ботен. — Но девочка слишком взрослая, а мальчик слишком дикий.
Мы отправились на юг, чтобы найти семью Кай и Чатри — вернее, то, что от нее осталось.
Мы проделали путь от одного края острова до другого, и перед нашими глазами проплыл весь Пхукет. Густые леса, в которых вились проселочные дороги, неожиданно сменялись зарослями ананасов и банановыми рощами; повсюду стояли большие храмы и маленькие мечети; бесконечно и однообразно тянулись каучуковые плантации. Иногда мы видели кремовые листы каучука, вывешенные на бамбук для просушки, и все же об истинном предназначении плантаций забыть было очень легко. Остров словно пытался загипнотизировать нас — погрузить в неестественный, опасный сон. Вид высоких тонких деревьев, выстроившихся одинаковыми правильными шеренгами, завораживал. Я то и дело с усилием отрывал взгляд от этих ровных рядов и старался какое–то время на них не смотреть.
Мы въехали под пелену дождя. В кузове Тесс и дети визжали, смеялись и пытались спрятаться под одним сломанным зонтиком. Потом дождевая завеса осталась позади, мы приблизились к самому краю острова, и смех прекратился.