В краю солнца

— Когда–то в этих лесах жили тигры и малайские медведи, — сказал Рори. — Даже сейчас тут еще водятся дикие свиньи, летучие лисицы и кобры. — Он улыбнулся и добавил: — И гиббоны, конечно.

Водопад Бангпэ находится на территории национального парка Кхао — Пхра-Тхеу. Мы оставили пикап рядом с маленьким кафе и купили у хозяйки пару бутылок минеральной воды. Кажется, она нисколько не удивилась, увидев у меня на руках живого гиббона.

— Сразу видно, что он мой родственник, — сказал я, и она согласно кивнула.

Мы шли к водопаду и вдруг услышали пение, вернее, плавное, мелодичное уханье, пронзительное, гипнотическое, не похожее ни на один из известных мне звуков.

— Слышишь? — спросил Рори. — Это поют гиббоны.

— А зачем они поют?

— Чтобы найти себе пару. Но они продолжают петь и после того, как найдут.

Мы стояли и слушали. По–настоящему я начал понимать песни гиббонов лишь гораздо позже. Рори был прав: они поют, чтобы найти себе пару. Но не только поэтому. Они поют, потому что они гиббоны. Потому что они живые.

Мы поднялись на холм и подошли к маленькой хижине. Вдали, ближе к водопаду, стояли огромные клетки, вернее, больше чем просто клетки, — огороженные участки леса, за которыми тщательно присматривали. В одном из таких гигантских вольеров я заметил черного гиббона — он раскачивался на большом деревянном треугольнике. В основном же мы не столько видели их, сколько слышали — слышали пение, далеко разносящееся над водопадом и его окрестностями.

Мы находились в Пхукетском центре реабилитации гиббонов. Из хижины навстречу нам вышел молодой американец. Мы приехали без предупреждения, но нас приняли так, словно давно ждали.

— Кто это тут у нас? — спросил американец.

— Трэвис, — ответил Рори. — Это Трэвис.

Американец забрал у меня Трэвиса и отдал совсем молоденькой тайке, которая тут же его унесла, даже не дав нам попрощаться. Мы с Рори потрясенно переглянулись.

— Не волнуйтесь, — улыбнулся американец. — Мы просто возьмем у Трэвиса анализ крови — проверим, нет ли у него гепатита A или СПИДа. — Должно быть, я изменился в лице, потому что он поднял руку и добавил: — Не бойтесь, Трэвис в любом случае останется в центре. Но мы не можем отпустить на волю гиббона, если у него СПИД или другие серьезные заболевания.

— Потому что он не выживет, — кивнул Рори.

Почему–то в этом месте, полном любви и заботы, прошлое Трэвиса казалось мне особенно ужасным, и я почувствовал, что должен попросить прощения или хотя бы все объяснить.

— Мой друг нашел его в баре, — заговорил я, глядя на огромные клетки. В одной из них я заметил темно–коричневую фигурку, которая быстро перелетала с дерева на дерево. — Ему давали какой–то препарат, чтобы он не спал по ночам. Не знаю, какой именно…

Я хотел рассказать, сколько зла люди причинили этому животному — рассказать, что мы хотим все исправить. Однако молодой американец меня опередил:

— В Таиланде запрещено держать гиббонов в качестве домашних животных. Однако люди все равно их заводят и обращаются с ними как с игрушками, а не как с живыми существами, у которых к тому же строение ДНК мало чем отличается от нашего.

— Трэвис забыл, кто он такой, — сказал Рори. — Он не умеет самостоятельно добывать пищу. Он вообще ничего не умеет.

Американец кивнул.

— Если Трэвис здоров, мы постепенно сократим количество пищи, которое он получает, и ему придется искать еду самому. Контактировать с человеком он тоже будет все реже. Потом мы переселим его в более просторную клетку ближе к вершине холма и будем надеяться, что он найдет себе пару. У нас это называется постепенная адаптация к естественной среде обитания.

— Постепенная адаптация, — повторил Рори, стараясь запомнить незнакомый термин.

— Кстати, с праздником вас, — с улыбкой произнес молодой американец, и я сообразил, что сегодня Рождество.

Мы сбросили обувь у порога, и едва я ступил на прохладные половицы, отполированные босыми ногами многих поколений, как почувствовал запах пекущейся индейки.

Кива вышла к нам навстречу с Мистером на руках. Песик весь ходил ходуном.

— Кому–то очень хочется индейки, — со смехом сказала она.

Рори погладил Мистера и задумчиво посмотрел на него.

— Возможно, дело в чем–то другом.

Тесс вышла из кухни и обняла меня.

— С Рождеством! — сказала она и поцеловала меня в губы.

— С Рождеством! — отозвался я.

Я привлек жену к себе и ответил на ее поцелуй, а потом повернулся к дочери.

— Кива, отпусти его. Ему не нравится сидеть на руках.

Кива поставила Мистера на пол. Оскальзываясь на гладких половицах, он подбежал к двери и пулей вылетел на улицу.

Рори с Кивой бросились его догонять, а через полчаса, когда я накрыл на стол и Тесс позвала их ужинать, вернулись одни, без собаки, молчаливые и встревоженные. Вынимая из духовки индейку, жена многозначительно посмотрела на меня. Я вышел на крыльцо и позвал Мистера по имени.

Я видел только привычный пейзаж: густой лес с листвой всех оттенков зеленого, длинную полосу казуарин вдоль пляжей Най — Янг и Май — Кхао, а дальше — ровное, как зеркало, голубое море. Собака могла быть где угодно.

Я снова вошел в дом.

— Он вернется, — сказала Тесс.