В краю солнца

Раньше я думал, что он улыбается, но теперь знал: обнаженные зубы — признак агрессии. Пока мы добирались до пляжа Най — Янг, мой новый приятель растянул рот в точно такой же зубастой улыбке, а потом отхватил у меня кусок руки. Но сделал он это без особого энтузиазма, и я почему–то не сомневался, что Трэвис — для меня он был теперь именно Трэвисом, а не просто безликим гиббоном — больше не станет на меня нападать. Он словно понимал, бедолага, что я — его последняя надежда.

Трэвис наполовину вылез из своего укрытия. С головы у него, словно шаль, свисало полотенце с надписью «Отель «Аманпури». Больше всего он напоминал инопланетянина из фильма Стивена Спилберга. Я медленно и осторожно снял с головы гиббона полотенце, чтобы лучше его рассмотреть, и он быстро обнюхал мою окровавленную руку.

— Интересно, кто же это сделал? — спросил я.

Трэвис отвел взгляд и снова посмотрел на меня. Кожа у него на морде была черная и жесткая. Глаза большие и идеально круглые. Глубокие, темные, бездонные. Никогда в жизни не видел таких выразительных, таких печальных глаз.

В них отражалось все — и то, что он пережил, когда его поймали, и то, что с ним делали на Бангла–роуд. Все это было в его глазах. Их взгляд говорил: «Мне жаль, мне очень жаль, но поправить ничего нельзя».

Однако я в это не верил.

Я собирался отпустить Трэвиса на волю — вернуть его в лес, где ему самое место.

Я подставил Трэвису ладони. Одним легким движением гиббон прыгнул ко мне на грудь и обвил меня своими длиннющими руками. Была в нем какая–то чуткость — нечто нетронутое, неиспорченное, неожесточенное. Я знал: он сделает мне больно, только если захочет сделать мне больно.

— Пошли, Трэвис, — сказал я.

Я вынес его из сарая, набросив ему на голову полотенце, и начал спускаться с холма. Потом оглянулся на дом, сошел с дороги и углубился в заросли деревьев.

Мало кто из приезжающих на Пхукет иностранцев подозревает, какой это зеленый остров, какие на нем буйные, густые леса. Я нес Трэвиса в темноту чащи, прочь от мерцающих внизу огней. Вскоре мы остановились — дальше идти было невозможно.

Мы ушли не так далеко от огней цивилизации, как мне бы хотелось, но деревья росли настолько густо, что без мачете здесь делать было нечего. Я снял с головы у Трэвиса полотенце, и мы посмотрели друг на друга.

— Пора прощаться, — объявил я и осторожно посадил гиббона на толстую ветку, перегородившую нам путь.

Он уставился на меня.

— Ну же, вперед!

И тут я услышал голос Рори.

— Что ты делаешь?! — кричал он, сбегая вниз по склону. Еще никогда я не видел сына в таком смятении. — Ты же его убьешь!

Он мчался, ломая кусты. По пятам за ним следовал Чатри. Рори споткнулся, упал ничком, вскочил на ноги и побежал дальше, на ходу поправляя очки. Трэвис с интересом разглядывал его, как будто помнил, что где–то уже видел этого мальчика, но не мог сообразить, где именно.

— Успокойся, Рори, — сказал я.

— Гад! — выкрикнул сын. — Какой же ты гад!

— Эй, выбирай выражения! Что, по–твоему, здесь происходит?

Он указал на гиббона, который успел сделать несколько скачков в сторону и теперь цеплялся за мясистую листву ананаса.

— Ты его убьешь!

Тут я тоже разозлился.

— Ты думаешь, я на такое способен? Думаешь, я принес его сюда, чтобы убить? Я освободить его хочу, Рори! Отпустить в лес!

Он покачал головой и тяжело сглотнул. Чатри наблюдал за нами с интересом и легким беспокойством.

— Папа, ты не понимаешь, — заговорил Рори. — Если ты просто возьмешь и отпустишь его, он погибнет.

Я уставился на сына. На мгновение повисла тишина, и слышалось только далекое жужжание мотоциклов на дороге да шелест ветра в густой листве.

— Не понимаю… — произнес я наконец.

— Вот именно — не понимаешь.

Рори улыбнулся сквозь слезы и кивнул на Трэвиса, который, казалось, внимательно следил за нашим разговором.

— В дикой природе гиббоны живут только семьями, — принялся объяснять мне сын. Он говорил медленно, чтобы я усвоил урок раз и навсегда. — Без семьи ему не выжить. Вот и все.

Я опустился на ближайшую ветку. Рори сел рядом.

— Мы не можем оставить его себе, — сказал я. — Ты же видел, что он устроил в квартире у Джесси.

— Я знаю, — ответил Рори. — Мы не можем оставить его себе. Гиббон не домашнее животное. Я все это знаю.

— Значит, придется его отпустить, — беспомощно ответил я, понимая, что мальчик прав: оставить Трэвиса в лесу все равно что бросить у дороги. — Отпустить и надеяться, что ему повезет. Что еще мне остается?

Рори перевел свой близорукий взгляд с моего лица на цепочку с амулетами, которая висела у меня на шее.

— Есть одно подходящее место, — сказал он.

На следующий день я одолжил у господина Ботена пикап, и мы с Рори отправились к водопаду Бангпэ. Трэвис спокойно сидел между нами, укутанный в полотенце из отеля «Аманпури». На светофоре рядом остановился скутер, и все его пассажиры — семья из пяти человек — дружно вытаращились на Трэвиса. В ответ он тоже уставился на них: «Ну да, я — гиббон. И не стыжусь этого».

Мы подъехали к последнему на острове тропическому лесу.