В краю непуганых идиотов. Книга об Ильфе и Петрове

И тут с потрясающей ясностью и чистотой Бендер вспомнил, что никакого миллиона у него не имеется (Т. 2. С. 375–376, 378).

Вот кто победил великого комбинатора и побудил его к возвращению назад отправленной было посылки и новой отчаянной попытке реализовать свое сокровище. Силой, одолевшей Бендера, была не «Воронья слободка»: ее он презирал, и, когда один из ее обитателей попробовал «сделать Остапу какое-то въедливое замечание… великий комбинатор молча толкнул его в грудь» (Там же. С. 172). Справился Остап и с единственным в романе подлинным представителем уголовного мира и стяжателем, не вызывающим у читателя, как и у авторов, никакого снисхождения, — подпольным миллионером Корейко. Но «Гособъединение Рога и Копыта» и «Учебно-показательный комбинат» оказались действительно сильнее великого комбинатора, и не одни они. Через весь роман проходит образ другого, столь же безликого, но и могучего учреждения — это «Геркулес», где служит Корейко и с которым приходится близко познакомиться и Остапу.

Тема бюрократии может считаться, пожалуй, одной из важнейших, если не самой важной темой творчества Ильфа и Петрова. Она возникает уже в «Двенадцати стульях», где описывается огромный Дом народов, сосредоточивший в себе множество ведомств и изданий (Дворец Труда на Солянке, где помещались ВЦСПС и газета «Гудок», названная в романе «Станком»). Специально этой теме был посвящен цикл «1001 день, или Новая Шехерезада», ряд рассказов и фельетонов, написанных в самые различные годы.

В чем же сущность проблемы бюрократии у Ильфа и Петрова? Начиная с 1920-х гг. слово «бюрократия» пережило в русском языке любопытную эволюцию. По своему смыслу это франко-греческое словообразование аналогично другим терминам того же типа: «аристократия»— власть знатных, «плутократия»— власть богатых, «бюрократия»— власть «бюро», канцелярии, чиновников. Так его толковали русские словари вплоть до 1930-х гг. — времени появления «Золотого теленка». «Бюрократия» в словаре Ушакова (1933) — это, прежде всего, «система управления, в которой власть принадлежит чиновникам (бюрократам) без всякого сообразования с реальными интересами масс», и лишь в последнюю очередь — «забота о формальностях… в ущерб сущности дела». После 1930-х гг. словари перестраиваются. В них появляется та диалектика, которая помогает справиться и с многими другими трудными словами. Одно дело бюрократия в «буржуазных государствах» и «классовом обществе» — там это «система управления чиновничьей администрации», «привилегированный слой господствующего класса эксплуататоров», и совсем иное у нас: здесь существует не бюрократия, а «бюрократизм», «формальное отношение к служебному делу», «Пренебрежение к существу дела ради соблюдения формальностей»^[166].

Ильф и Петров были свидетелями этих семантических сдвигов и стоявших за ними событий. Накануне Октября Ленин объявлял уничтожение старой государственной машины главной задачей революции; в своих последних статьях он признавал, что советский аппарат «в наибольшей степени представляет собой пережиток старого», что дела здесь «печальны, чтобы не сказать отвратительны», и что советское государство есть государство рабочее, но с бюрократическими извращениями. Задуманные Лениным органы контроля сверху явно не достигали цели; при отсутствии подлинной гласности и выборности приходилось прибегать к таким формам «непосредственной демократии», как чистка партии и советского аппарата. Чистки эти должны были происходить открыто, с тем чтобы каждый мог уличить проверяемого чиновника не только в том, что у него «родители не в порядке», но и в том, что он бюрократ, бездельник или мошенник. Что из этого выходило, лучше всего показали Ильф и Петров в небольшом фельетоне «Душа вон», опубликованном под псевдонимом Коперник^[167]. Они сравнивали поведение публики при чистке с поведением толпы, наблюдающей уличную Драку.

То, что вы отмежевались от своих родителей, мне известно, — говорит председатель комиссии, — и это не так важно. Расскажите нам, как вы работаете…

— Что же вы молчите, товарищи? — кричит председатель, обращаясь к толпе. — Разве вы не знаете, что это бюрократ?

Толпа отлично знает. Но молчит. На всякий случай. Мало-помалу все расходятся. Бюрократ остается на службе…