В команде Горбачева: взгляд изнутри

24 декабря Президент в зале заседаний Госсовета (раньше там заседало Политбюро) провел заключительную встречу со своим аппаратом. Присутствовало человек сорок — пятьдесят. Президент поблагодарил всех за сотрудничество в столь сложной обстановке. Он объявил о прекращении деятельности аппарата с 29 декабря и предпринимаемых шагах по трудоустройству работников аппарата. Президент объявил, что сам он переходит работать в образуемый фонд его имени.

25 декабря состоялось выступление Горбачева по телевидению — выступление искреннее, откровенное, принципиальное, в определенной мере самокритичное. Отклики были разные. Со стороны бывших партийцев сетования на то, что Горбачев опять, якобы, забыл о своих сторонниках, недостаточно отмежевался от Ельцина. Другие, напротив, восприняли его, как слишком оппозиционное.

Говорят, его смотрели всем российским правительством. Ельцину оно почему-то сильно не понравилось. Последовала реакция. Ельцин не приехал на процедуру принятия "черного портфеля", стал «досрочно» вытеснять Горбачева из главного Президентского кабинета.

Во второй половине дня 26 декабря, зайдя к Горбачеву, я нашел его во взвинченном состоянии. Через охрану ему было дано понять, что Ельцин собирается уже наутро занять этот кабинет вопреки ясной договоренности о том, что до конца недели будет продолжаться работа Президента и его аппарата. При мне Михаил Сергеевич переговорил с товарищами из окружения Ельцина, дал поручение Ревенко связаться по этому вопросу с Петровым. Вроде бы все было урегулировано.

27 декабря, в полдень, я позвонил в приемную, чтобы, как обычно, перед тем, как поднять трубку прямой связи с Президентом, узнать у ребят в приемной, на месте ли он и кто у него. Ответил незнакомый голос: "Его в кабинете нет и не будет". Я был немало удивлен. И лишь после этого узнал о том, что в тот день произошло.

Ранним утром в аппарат Горбачева сообщили, что Ельцин в 8.30 начнет свою работу в этом кабинете. У Горбачева на утро была намечена беседа с японскими журналистами, предусматривались и другие встречи, да и кабинет не был еще полностью освобожден. Пришлось ему встречаться с иностранцами в другом месте, а оставшиеся в кабинете вещи перебазировать в комнату охраны.

Рассказывают, что новый хозяин кабинета прибыл туда в девятом часу, встретился в течение короткого времени с несколькими людьми, поднял тост со своими ближайшими сподвижниками и уехал в другое место. Спрашивается, для чего нужна была вся эта унизительная концовка?

28 декабря я в последний раз накоротке заехал в Кремль, в свой кабинет. В Президентском здании уже царили другие люди. Забрал оставшиеся бумаги и книги и уехал домой, пребывая во власти сложной гаммы чувств. В чем-то они были схожи с теми, которые владели мной после последнего партийного съезда. Вроде бы, как и тогда, с плеч спала огромная тяжесть ответственности, но теперь несравненно мучительнее были размышления о происшедшем в стране, острей тревога за настоящее и будущее.

Страна вступала в новый, 1992 год, а вместе с ним — и в новый период, полный неизвестности и суровых испытаний.

Эпоха Горбачева закончилась? Не считаю так, ибо она измеряется не датами пребывания Горбачева у власти, а тем мощным импульсом перемен, который был придан им развитию общества и который будет, я уверен, действовать до тех пор, пока страна не выйдет из глубочайшего кризиса, в который ее ввергла командно-бюрократическая система, и не вольется в общий поток современной цивилизации.

Заключительное слово

Льщу себя надеждой, что в обширном потоке публикаций о бурных событиях, пережитых народами бывшего Советского Союза в последние годы, не затеряется и моя книга.

Это не историческое исследование, но, как имел возможность убедиться читатель, она имеет документальную основу в виде подлинных текстов, записей, свидетельств о деятельности Горбачева и его команды на узловых этапах перестройки.

Конечно, в событийной канве и особенно в интерпретации былого, автору приходится много говорить о себе, о своих действиях, о своем отношении к происходящему. Но такова уж природа жанра, а не мое желание выпятить свою роль, выставить себя в положительном свете.

Работая над книгой и знакомясь с другими публикациями, я лишний раз убедился в том, какой большой соблазн показать личный «заметный», "значительный", а то и «решающий» вклад в те или иные позитивные процессы, и в то же время отмежеваться от неудач и провалов, тем более что последних оказалось больше, чем побед и достижений.

Я заметил, что некоторые мемуарные произведения моих коллег по прежней работе в Политбюро построены по простой схеме: "Вот если бы Горбачев следовал моим советам, все было бы по-другому и с экономикой, и с партией, и с межнациональными отношениями". Но ведь советы-то давались различные, очень часто противоположные. Получается — все правы, кроме Горбачева.