— Мое бедное дитя! — Настоятельница участливо посмотрела мне в глаза и ласково коснулась моей щеки теплой ладонью. — Неужели мир за стенами монастыря настолько ужасен, что научил вас видеть во всем только плохое? Я, конечно, знаю, что во многих обрядах пентаграмму используют в качестве символа зла и дьявольского знака. — Тут обе монахини торопливо перекрестились. — Но уверяю! Конкретно эта пентаграмма сосредоточила в себе пять человеческих добродетелей: любовь, мудрость, доброту, справедливость и истину. Именно они помогут очистить силу, заключенную в кристалле. Обряд это не только прочтение определенных слов. Во время обряда должно помогать все, что окружает. Так что пентаграмма предназначена лишь в помощь, и никак иначе. Впрочем… — Тут монахиня сделала паузу и задумчиво пожевала губами. — Если боишься, разбей кристалл. Только ты, соединившая его, сможешь разбить его обратно на прежние составляющие. И проблема перестанет существовать.
— Ну уж нет! — Я упрямо вздернула подбородок и легко перешагнула белые линии. — Если идти, то до конца. Иначе нет смысла.
— Уверена? — Губы матери Лавинии тронула улыбка, но глаза смотрели на меня серьезно. — Подумай! Если сомневаешься, откажись сейчас.
— Не откажусь! — Я категорично мотнула головой, и в следующее мгновение мел с тихим шорохом завершил пентаграмму.
Сестра Климентия смогла наконец подняться, и обе монахини затянули высокими голосами ритуальную песню на незнакомом языке.
Поначалу я с интересом прислушивалась к мелодичному напеву, краем глаза замечая, как одна за другой вспыхивают свечи на лучах пентаграммы. Когда загорелась последняя, пятая, свеча, каким-то шестым чувством поняла, что кристалл можно и нужно надеть. Едва шнурок с мешочком оказался на шее, голоса певиц сорвались на визгливые выкрики непонятных слов, а в воздухе отчетливо запахло грозой. Мне вдруг стало невыносимо жарко и внутри словно разгорелся огонь. С каждым словом жар становился все нестерпимей, словно мои внутренности на самом деле полыхали. Не выдержав, я закричала, и в то же мгновение мир перед глазами померк.
Пришла в себя на сидячей кровати в своей келье, бережно поддерживаемая сестрой Климентией. Настоятельница стояла рядом и с тревогой вглядывалась в мое лицо. Между бровями залегла глубокая складка, которая тут же разгладилась, едва мать Лавиния поняла, что со мной все в порядке.
— Обряд удался? — первым делом спросила я, переживая, что своим криком могла все испортить.
— Все прошло как нужно! — заверила настоятельница и указала на мешочек на моей груди. — Сейчас
— Хотите сказать, что я могу хоть сейчас покинуть монастырь?! — обрадованно подскочила я на кровати.
— Разумеется! — Губы матери Лавинии в который раз тронула легкая улыбка.
Сборы не заняли много времени. Я лишь сменила рясу на свой костюм, и теперь шла по коридору следом за настоятельницей. Ладони ощутимо покалывало, тело наливалось непривычной, почти забытой бодростью, а душа пела от восторга. Хотелось незамедлительно воспользоваться порталом, чтобы сократить столь бесценное время. Но мать Лавиния настойчиво просила не пользоваться магией в стенах монастыря, чтобы не вызывать лишних пересудов и подозрений. Уговорила подождать до того момента, когда мы окажемся в лесу.
Шли молча, думая каждая о своем. Не знаю, где бродили мысли настоятельницы, я же буквально воочию представляла, как бросается ко мне Салем, как крепко обвивает своими теплыми детскими руками шею, как доверительно шепчет на ухо: «Я люблю тебя, мамочка!» Представляла, как с сыном на руках гордо пройду мимо строя нянек, и ни одна из них больше не посмеет преградить мне путь. Да какое там! Даже глаза поднять не посмеют. Представляла также удивленное, растерянное и обескураженное лицо Талейна, который, не усомнившись ни на секунду, легко предал меня и мою любовь. Любовь, которую больше не вернет. Да, я сумею предотвратить восстание и грядущую войну. Он разгонит наконец кабинет министров, сменит советников и сможет править долго и счастливо. Ведь очередь из желающих занять мое место наверняка давно выстроилась у стен дворца, и Талейну не составит особого труда найти мне замену. Другая родит ему других сыновей и станет сидеть у окна, проводя время за пяльцами в ожидании мужа, решающего с утра до ночи проблемы целого княжества. И все у них будет хорошо. Все будет как надо. Никаких крыш, никакой магии, никаких ночных вылазок и попаданий в переплет. Никаких страхов и опасений. Будет вполне обычная жизнь, как у всех.
А я… я выращу своего сына вдали от этих мест, в какой-нибудь глухой деревне, где никто и слыхом не слыхал ни о Лисе, ни о Лайсе. Начну жизнь заново, с чистого листа вместе с Салемом, Тимошкой, Тиамом и Каратом. Сын, кот, попугай и конь — моя истинная семья, мое богатство, мое достояние. И другого никого и ничего мне не надо.