В колхозной деревне

— Ты нашу Марину не пужай, — говорит Коньков и показывает на людей. — Соображай, весь колхоз в выезде — заступимся. А ты, Марина, объясни супругу, — зря он шумит: закон на твоей стороне…

Марина молчит, опустив глаза, и щепочкой соскабливает с телеги разлитую сметану.

Василий растерянно шарит в карманах, сглатывает слюну и, отвернувшись от жены, делает шаг в сторону.

Перед ним расступаются.

— Эй, счетовод! Луку, луку-то на копейку забыл купить! — со смехом кричит ему кто-то вслед.

* * *

Прошла неделя, и Василий не выдержал. Накупил гостинцев и отправился в деревню. «Сам с детишками поговорю… Они меня поймут», — решил он.

Проехав на поезде несколько остановок, Василий сошел на маленьком полустанке и прямой дорогой, через ржаное поле, пошел к Березовке.

Хлеба еще не созрели. Сизые волны бежали через поле. На горизонте синела зубчатая гряда елового бора. За рекою, на лугу, колхозницы сгребали сено.

Вскоре показалась Березовка. Василий с минуту постоял у околицы деревни и повернул на приусадебные участки. К своему дому он подошел с задней стороны.

Возле огорода вяло щипал траву тонконогий рыжий теленок. В проулке лежали длинные бревна, уже потерявшие свой золотистый глянец.

«Придется, пожалуй, продать, теперь не до стройки», — подумал Василий.

На калитке, ведущей в сени, висел замок. Это обрадовало Василия: значит, Марина на сенокосе и дома одни ребятишки — Колька и Маша. А с ними, глупыми, договориться не трудно…

Василий пошел к реке: наверное, Колька там.

Посередине реки мальчишки вели бой за бревенчатый плот.

Осторожно ступая среди кучек белья, Василий подошел к воде, долго смотрел на голые тела ребят и не мог узнать, который же тут его Колька.

Наконец кто-то заметил Василия и закричал:

— Колька!.. Счетовод!.. Отец приехал…

Мальчишки отпрянули от плота и поплыли к берегу.

Колька, курносый, веснушчатый, с острым подбородком, посиневший от долгого купанья, торопливо всунул ноги в штаны и первый подбежал к отцу:

— А мамки нет… На дальний луг уехала. Она у нас за мужика косит… Дома я да Манька…

Колька был явно смущен. То и дело поглядывая на ребят, он говорил отрывисто, торопливо, левой рукой запутался в рукаве синей рубахи. Мальчишки один за другим выскакивали из воды, на ходу одевались, окружали Василия и внимательно его рассматривали.

— Мамки и завтра дома не будет и послезавтра… На целую неделю уехала… — сообщил Колька. — Ты как: ждать будешь или уедешь?

Василий потрогал свои картинные усы и миролюбиво прищурился.

— Обойдемся и без мамки! Я тебя с Манькой пришел навестить. В гости вас хочу позвать.

— В гости? — удивился Колька.

— Ну да… Город посмотрим, в парк культуры-отдыха вас сведу. Я там одну комнату знаю — завлекательное дело. От смеха на месте помереть можно…

— Я такую комнату видел, — авторитетно подтвердил большеголовый Илюша Шабров. — Там такое зеркало есть уменьшительное, а потом зеркало увеличительное.

— Вот-вот, — улыбнулся Василий. — А еще, Никола, может, к Ивану Грозному сходить?

— К какому Грозному? — не понял Колька.

— Помнишь, я тебе рассказывал, царь-то в нашем городе жил? Сурьезный такой царь, нравный. Чуть что — сейчас голову с плеч. Так вот, пойдем мы с тобой в музей, нам все и покажут: и какую шапку Грозный Иван носил и с какого блюда кашу ел…

— Этого я не знаю… — вздохнул Илюша. — Не бывал в музее.

Потом отец обещал свести Кольку в кино, городской театр, покатать на лодке.

Колька потер кончик носа. Искушение было велико. В город он ездил только два раза, да и то, кроме базарной площади, ничего не видел. И вдруг такое заманчивое приглашение!..

Но от кого?!

Колька вспомнил разговоры мальчишек об отцах. Самым знаменитым, пожалуй, считался отец Илюшки Шаброва. В войну он был партизаном, ходил в разведку, взрывал вражеские поезда. А сейчас работает в колхозе бригадиром.

Боевой отец и у Леньки Зайцева. Во время коллективизации кулаки стреляли в него из дробовика и травили собаками. Хотя дядя Афанасий и хромает до сих пор, но когда в колхозе случился пожар, так он первый ворвался в горящую конюшню и спас племенного жеребца.

Колька завидовал ребятам: отец у него был тихий, неприметный, сидел с утра до вечера в конторе да щелкал на счетах. Колька не раз допытывался у матери, не травили ли кулаки его отца собаками, не палили ли в него из дробовика.

Мать удивлялась.

— Бог миловал, не травили, — и на все вопросы отвечала скупо и не очень охотно: отец как отец, с кулаками не знался, в колхоз вписался вместе со всеми, на войне не был по состоянию здоровья.

Однажды ребята завели в школе уголок знатных людей колхоза. Повесили фотографии бригадиров, животноводов, конюхов. Потом на стене появился портрет Василия Кошелева.

— Его-то зачем? — опешил Колька.

— Считает хорошо, — пояснил Илюша Шабров. — Им все довольны… Ты думаешь, это просто на счетах — щелк, щелк?

С этого дня Колька стал чаще заходить в правление, присаживался около стола и наблюдал, как отец перекидывает на счетах черные костяшки.