В Израиль и обратно. Путешествие во времени и пространстве.

В то время мне был необходим человек, учитель, который указал бы мне путь, наставник, сильный человек… И вот я подошел к тому моменту, когда Христос умирает на кресте, а потом воскресает.

Я не знаю, как это случилось, но вдруг я пришел к мысли, что его страдание и воскресение связаны со страданием моего народа и надеждой на его воскресение… Потом я подумал, что если в отношении Христа была проявлена Божественная справедливость и Он воскрес, то должна быть и какая-то справедливость по отношению к моему народу…

Несмотря на то что многие его друзья тех лет считали Освальда человеком нерелигиозным, он глубоко впитал в себя иудейские воззрения: он полагает, что Бог справедлив. Но при этом он приписывает Богу справедливость того самого фасона, который ему, молодому человеку из польской провинции, кажется единственным. В этот час своей жизни, приняв Христа как Мессию, он не знает, что отныне его собственная жизнь будет посвящена, как и жизнь Иакова, борьбе с самим собой и с Богом — во имя постижения Бога, более глубокого принятия Его и усвоения…

Идея Бога страдающего, Бога униженного, Бога Распятого и Воскресшего оказалась новым, краеугольным камнем, на котором он может строить теперь здание своей собственной жизни — перед лицом гибели тысяч евреев, которую он наблюдал, перед угрозой собственной гибели.

В практическом смысле это обозначало принятие христианства в единственной знакомой Освальду форме — католичества. Следует подчеркнуть, что это решение никак не облегчало его положения преследуемого преступника. Крещение еврея в подобной ситуации не имело ничего общего ни с принудительными массовыми крещениями в Средние века, ради спасения жизни, ни с довольно редкими случаями крещения евреев с ассимиляционной целью, для вхождения в христианское общество, получения определенных прав или льгот. Фашистская доктрина рассматривала евреев как врагов рейха, а в самом христианстве видело еврейское учение… В этом идеологи фашизма были недалеки от истины…

…Когда я понял, что готов принять католичество, началась психологическая война с самим собой. Я нес в себе все предрассудки, которые испытывают по отношению к евреям, принявшим христианство. Зная об этих предрассудках, я предвидел, что евреи отвергнут меня. На самом деле этого не произошло. Психологическая война длилась два дня. В течение этого времени я много плакал и просил Бога направить меня…

…Я снова примирился с Богом и пришел к мысли, что я должен принять обряд крещения…

…Это было для меня необычайно трудно, так как для еврея это означает путь «вниз по лестнице, ведущей через дверь наружу». Тот, кто принимает крещение, не принадлежит больше к еврейскому народу… но я хотел немедленно принять крещение.

…Мой шаг к христианству не был бегством от иудаизма, а, наоборот, поиском ответов на вопросы, которые я задавал себе как еврей…

Вот такое смятение чувств и мыслей испытывал Освальд в эти несколько дней, предшествовавших крещению. Здесь, на чердаке, он читал не только Библию и Новый Завет. Сохранились здесь и еврейские книги, принадлежавшие прежнему хозяину дома, еврею, погибшему в первом погроме в Мире… Он упоминает о предрассудках евреев по отношению к христианам, а также о том, что евреи отвергнут его…

«На самом деле этого не произошло…» — замечает он. На самом деле именно это и произошло. Израиль принял в нем Освальда Руфайзена, а католика брата Даниэля как раз и отверг. Именно это и было содержанием судебного процесса, о котором ниже пойдет речь. В тот момент своей жизни он в действительности совершал разрыв с иудаизмом в одной очень существенной точке, а может быть, и в самой существенной — является ли Христос Мессией? Принимая христианство, он говорил — да. Однако, подобно Иакову, он тем самым вступал в борьбу с Богом, которая заняла всю его оставшуюся жизнь. Борьба, в которой он не стал победителем. Но не стал и побежденным…

Но смятение испытывал не он один. Пока он молился к Господу, прося его направить на верный путь, настоятельница тоже молилась: судьба этого еврейского юноши была в некотором роде в ее руках, и ей тоже было трудно принять решение. Во время молитвы ей было внушено, что этот юноша будет католическим священником.

— Как это возможно? Он еврей, он даже не крещен!

Она поднялась к нему на чердак, чтобы рассказать о своем ошеломляющем прозрении.

Она не успела сказать ему ни слова — первым заговорил он. Он просил ее о крещении. Она восприняла это как знак свыше. Она сказала Освальду:

— Я молилась и вдруг почувствовала, что я должна помолиться о тебе, потому что ты должен стать католическим священником.

Вот уж о чем я не мог и помыслить никогда в жизни! Это было невероятно! Это было неслыханно!

Настоятельница, пораженная не менее Освальда, сначала отказала ему в крещении:

— Так нельзя. Ты должен сначала подготовиться, ты ведь ничего не знаешь о христианстве…

Я возразил:

— Сестра, мы на войне. Никто не знает, будет ли завтра жив. Я убежден, что Иисус Сын Божий и Мессия. Я прошу вас крестить меня!