В июне тридцать седьмого...

Григорий и Серго неторопливо пили чай, пристроившись у края письменного стола. Оба старались хоть ненадолго отодвинуть заботы, обступившие их со всех сторон, но — не получилось.

   — Каков ущерб от пожара? — спросил Орджоникидзе.

Каминский пожал плечами:

   — Сейчас трудно сказать. Двое суток тушили. Вот последний пиджак в ста местах прожёг.

Ольга забарабанила.

   — И не ври! — прекратив печатать, деланно строго сказала молодая женщина. — Как не стыдно!.. Все дыры я заштопала и залатала.

   — А ущерб... — Каминский отпил глоток чаю. — Подсчитаем, дадим отчёт. Говорят, зарево от пожара на промыслах было видно во всём городе...

   — Значит, диверсия? — перебил Орджоникидзе.

   — Убеждён! — сказал Каминский. — И все нефтяники в один голос — умышленный поджог.

   — А республика задыхается без горючего! — Серго ожесточённо рубанул рукой воздух.

   — Да! Я не сказал тебе, — вспомнил Григорий. — Утром сообщили: на Барючьей косе замёрзло море, караван нефтефлота, который шёл в Астрахань, затёрт льдами. И опять же... — Он выдвинул ящик стола, порылся в бумагах. — Вот! Лоцманская служба предупреждала, а караван кто-то направил...

   — Кто? — перебил Орджоникидзе.

   — Сейчас нет связи, но — выясним. Хотя не наша это прямая работа.

За дверью, в коридоре, послышались быстрые энергичные шаги.